Слово это, если я не ошибаюсь, означает смесь меда и сока, выжатого из розовых лепестков. Слово поэта или филолога. Не сомневаюсь в том, что Обри сразу же понял его, — он нагнулся к своему рюкзаку. — А теперь попробуем побарахтаться и поковыряться возле этой самой родомели.
Первым делом он извлек из рюкзака пару высоких сапог, снял туфли и натянул рабочую обувь. После он достал составной стержень и собрал его.
— Итак, — заметил я, глядя на него. — Барахтаться в данном случае означает ходить по грязи или топи.
— Великолепно, Паркер. Но мы этим не ограничимся.
Он направился в самую грязь и начал прощупывать ее стержнем, уходившим в отдельных местах фута на два. Занятию этому он посвятил минут десять, после чего щуп наткнулся на какой-то предмет. Он оставил его воткнутым в грязь, вернулся к рюкзаку за разборной лопатой и немедленно начал копать возле стержня.
— Смотрите по сторонам на случай появления незнакомцев, — предупредил меня Понс.
— Там, позади нас, по ту сторону проулка, стоит какой-то фермер.
— Местный житель. За нами следили — и вчера, когда мы пришли в дом Обри, и сегодня, когда мы его оставляли. Нас провожали и до Кингз Кросса.
— Я никого не видел.
— Это потому, что вы и не приглядывались. Я ожидал появления незнакомца. Он отстал от нас возле Кингз Кросса. Я бы сказал, что он ждет нас на Олдерни Род, приглядывая за домом Обри.
Говоря это, Понс не прекращал работы. Наконец, он издал возглас удовлетворения и принялся окапывать какой-то предмет, а потом осторожно подцепил его лопатой. Извлеченный на свет предмет этот показался мне свертком, обернутым кожей, изрядно пострадавший в результате пребывания в сырой земле.
Понс отнес сверток к рюкзаку и, широко улыбаясь, опустил на землю. Потом он отправился на берег пруда и вымыл лопату, щуп и снятые сапоги. Закончив это дело, он сложил вещи в рюкзак и только потом развернул кожу.
Внутри нее обнаружился сильно почерневший серебряный бочонок.
— А вот и шкатулка с драгоценностями леди Каневин, Паркер, — произнес Понс. — Снаружи — несколько попорченная условиями хранения, но внутри нетронутая, в том же состоянии, какой и была зарыта на этом самом месте Арчи Прайором, прежде чем его арестовали.
Он старательно обернул находку и уложил в рюкзак — сверху на кучу помещавшихся там предметов.
— А теперь возвращаемся в гнездо Обри, — сказал Понс. — Остановка будет только одна — в Линкольне, откуда мы пошлем Джемисону телеграмму.
В дом на Олдерни Род мы вернулись уже поближе к вечеру.
Остановившись у двери, Понс не оборачиваясь произнес:
— По противоположной стороне улицы идет невысокий человек, Паркер, судя по всему, скоро мы познакомимся с ним поближе.
Понс открыл дверь, мы вошли.
— Вы прибыли вовремя, — в полутемной комнате прозвучал голос инспектора Джемисона.
— Надеюсь, вы вошли в дом незамеченным, — проговорил Понс.
— Я вошел сзади, как вы рекомендовали, — ответил Джемисон. — А это что?
Понс опустил на пол принесенный рюкзак, развязал его, вынул обернутый в кожу бочонок и передал его Джемисону.
Инспектор, протянувший было вперед руку, отдернул пальцы:
— Какая-то грязь!
— А чего вы ожидали от предмета, пролежавшего в земле семь лет? — спросил Понс. Опустив бочонок на один из столиков, он аккуратно развернул его: — Будьте осторожны, Джемисон. На нем могут еще сохраняться отпечатки пальцев. Если только я не введен в заблуждение, перед нами находится шкатулка с драгоценностями леди Каневин.
Джемисон удивленно вскрикнул.
— Отрытая на том самом месте, где Арчи Прайор закопал ее, — продолжал Понс, вынимая часы. |