ФИЛУМЕНА (во время долгой паузы смотрит на него). Хочешь знать?.. Я тебе скажу. Достаточно мне сказать: «Вот твой сын», — и что ты станешь делать? Постараешься, чтобы он всегда был с тобой, станешь ломать голову над тем, как обеспечить ему лучшее будущее, и уж, конечно, сделаешь все, чтобы денег у него было больше, чем у двух других…

ДОМЕНИКО. Да что ты, Филуме!..

ФИЛУМЕНА (вкрадчиво и с нежностью). Ну тогда помоги ему! Ему нужна помощь: у него четверо детей.

ДОМЕНИКО (тревожно и вопросительно). Рабочий?

ФИЛУМЕНА (подтверждая). Водопроводчик, как называет его Розалия.

ДОМЕНИКО (себе самому, постепенно углубляясь в размышления). Хороший парень… хорошо сложен… завидное здоровье… Но зачем ему было так рано жениться? Сколько он зарабатывает в своей маленькой мастерской?.. Но и это неплохая профессия. Имея капитал, можно открыть небольшую фабрику с рабочими. Хозяином будет. Затем — магазин по сбыту новейшего водопроводного оборудования… (Вдруг с подозрением, глядит на Филумену.) Смотри-ка… именно жестянщик, водопроводчик! Женатый и самый бедный…

ФИЛУМЕНА (делая вид, что ей неприятно). А что остается делать матери? Помогать самому слабому… Но ты не веришь… Ты хитер, ты… Это Риккардо, коммерсант.

ДОМЕНИКО. Продавец белья?

ФИЛУМЕНА. Нет — нет. Умберто — писатель.

ДОМЕНИКО (зло и безнадежно). Опять… снова ты мучаешь меня.

ФИЛУМЕНА (взволнованная искренним тоном Доменико, призывает все свои самые нежные чувства, стараясь в последний раз объяснить все ясно и убедительно). Выслушай меня хорошенько. Думми, чтобы больше к этому не возвращаться. (В порыве долго сдерживаемой любви.) Я любила тебя всей душой, всю жизнь! В моих глазах ты был богом… я и сейчас люблю тебя, может быть, больше, чем прежде… (Заметив вдруг, что он не слушает и не понимает ее.) Ах, что я делаю, Думми! Сама причиняю тебе страдания. Господь дал тебе все, чтобы быть счастливым: здоровье, красоту, деньги. А мне? Чтобы не причинять тебе неприятностей, я молчала. Я молчала и тогда, когда была близка к смерти. Ты оказался щедрым — приютил трех несчастных. (Пауза.) Не спрашивай больше, все равно ничего не скажу… Я не имею права сказать… Будь благороден и никогда не выпытывай у меня. Я люблю тебя, Думми, и если в минуту слабости… Это будет несчастьем для нас. Ты и не заметил, как, едва я сказала, что твой сын — водопроводчик, ты тотчас стал думать о деньгах… о капитале… о большом магазине… Твое беспокойство справедливо: «Деньги-то ведь мои!» Начинаешь задумываться: «Почему я не могу сказать, что я его отец?», «А чьи же двое других?», «Какие у них на меня права?» Настоящий ад!.. Тебе должно быть ясно, что из-за денег они подерутся… Трое взрослых людей, не мальчишки… Они убьют друг друга… Не думай о себе и обо мне, подумай о них, Думми. Самое прекрасное, что связано с детьми, мы уже потеряли. Дети, это — когда их носишь на руках, когда они еще крошки, когда над ними трясешься, когда у них что-то болит, и они не могут объяснить, что и где у них болит… Они бегут тебе навстречу, протянув ручонки, кричат «папа!» Дети и тогда, когда они приходят из школы — руки замерзли, нос красный, — и просят чего-нибудь вкусного… Но когда они вырастают, становятся взрослыми, тогда они или все равны или все враги… У тебя еще есть время… Я не хочу тебе зла… Пусть все останется попрежнему и каждый пойдет своей дорогой!

РОЗАЛИЯ. Пришел… священник пришел…

МИКЕЛЕ. Мама!

ДОМЕНИКО (встает из-за стола и долго глядит на всех, потом, вдруг решившись).