— Кто-нибудь пропал?

— Кажется…

— Третьяковский?

Актриса не ответила. Посмотрела на меня с плохо скрываемым сомнением. Размышляет, стоит ли меня брать с собой? Правильно — не стоит. Я бы с удовольствием проспал здесь до утра, а потом вернулся в город. Чего это она так волнуется за бывшего муженька? Ну убедился Граф в том, что шпиона Курбатова изловили, и вернулся в свой Крапивин Дол. С чего тут кипешь разводить? А с другой стороны даже интересно. В роли озабоченной бывшей супруги я Неголую еще не видел.

— Ну ладно, пошли, — сказал я, поднимаясь и поддергивая джинсы. — Я готов!

— Отлично! — сказала Таисия и протянула мне большой черный пистолет, в котором я сразу узнал «ТТ», на днях врученный мне лжеклассиком. — Вот, возьми эту штуку.

— Э-э, подруга, я ж в завязке! — возмутился я. — Ты где это взяла?

— С полу подобрала, — ответила она. — Бери!

— На мокрое идем? — хмыкнул я.

— Как получится…

— Ладно, в крайнем случае можно ведь и рукояткой… — рассудил я, засовывая пистолет во внутренний карман пиджака.

Мы поднялись в вестибюль и вышли на крыльцо. Туман поредел. Моросил редкий дождик. Машин у крыльца уже не было. Неужто передовики разъехались? Они же лыка не вязали. Впрочем, может у них есть трезвые водители. Почти наверняка. Таисия решительно свернула в аллейку между мокрыми кустами и включила фонарик, который оказался в ее ридикюле. Двигалась она столь стремительно, что я едва поспевал следом. Да, если Неголая и играет сейчас крутую супевумэн, то очень уж натурально.

Добравшись до ограды, через пролом мы проникли за территорию пансионата. Шумел дождь в листьях невидимых во мгле деревьев. Между их стволами, прихотливо петляя, бежала тропинка, ощутимо забирая в гору. Вчера, когда подъезжал к «Загородному», я видел, что горизонт загораживает что-то темное. Оказалось, что это горушка. Обувь у меня для таких походов сейчас не слишком подходящая, каково же приходится Неголой в ее туфельках? Неожиданно она встала, как вкопанная. Я едва не налетел на нее сзади.

— Суки… — выдохнула она. — Мрази… Фашисты…

Как подкошенная, она рухнула на колени, скользнув лучом фонарика вдоль тела лежащего в траве человека. Он был одет в туфли и черный костюм. На потемневшей от почему-то ржавой дождевой воды белой рубашке топорщила черные крылышки галстук-бабочка. Я наклонился и увидел желтое лицо, на котором блестящие глаза, пристально взирающие на меня из темноты, казались огромными. Мне не понравилось, что при общей желтизне лица, у лежащего неестественно белый лоб.

— Посвети, Саша… — сказала Таисия, отдавая мне фонарик.

Присев на корточки, я увидел, что Граф — а это, конечно, же был он — моргает. Значит, живой.

— Что случилось? — спросил я.

— Я вышел на стоянку, — заговорил пострадавший, — и увидел, что какой-то тип возится возле автомобиля Курбатова… Я его окликнул, он оглянулся и бросился бежать… Я кинулся за ним, потому что человек из Управления не стал бы удирать… Значит, это кто-то еще… Надо еще понять — кто…

— Помолчи, — потребовала его бывшая супруга. — Ты ранен… Тебе нельзя разговаривать, а тем более — валяться на сырой земле… Саша, поднимай его!

Теперь и я понял, что рубашка на груди потемнела вовсе не от ржавой дождевой воды. Видать, чисто подсознательно я отталкивал от себя мысль о ранении.

— Сейчас… — пробурчал я. — Хватай меня за шею…

Взвалив пострадавшего на руки, я медленно тронулся назад по тропинке. Таисия изо всех сил старалась облегчить мне путь в кромешной тьме, подсвечивая фонариком, но все равно Третьяковский казался невероятно тяжелым.