Леонард знал, что этот навык приходит быстро — умение сосредоточиваться на определенном воспоминании, чтобы направить действие флэшбэка на то время, которое хочешь пережить вновь. Он полагал, что Вэл и другие наркоманы довели этот процесс до совершенства и, вероятно, могут восстанавливать пережитое, рассчитав начальный момент чуть ли не с точностью до секунды. Почетный профессор Джордж Леонард Фокс пытался воспользоваться флэшбэком издавна и сейчас волновался. В эту долгую, темную, одинокую ночь он хотел одного: провести часок со своей любимой, третьей, женой — и единственной настоящей, как он всегда считал в глубине души. С Кэрол.

Леонард постарался сосредоточиться, но еще не решил, провести ли с женой ночь после ее дня рождения (Кэрол любила праздновать его вместе с мужем) или же часок из того времени, когда они еще не были женаты: одну из долгих совместных прогулок. Он начал паниковать еще в тот момент, когда пытался сосредоточиться и пора было вдыхать наркотик.

В течение следующего часа Леонард заново переживал удаление зубного нерва. Это случилось, когда ему было под шестьдесят. Дантист оказался бесцеремонным, грубым, черствым. Анестезия, похоже, действовала плохо. К вечному страху Леонарда, страху перед смертью от удушья, добавились боль и тревога. К его нынешним боли и страху добавились боль и страх тогдашние. Но он знал, что флэшбэк не позволяет повернуть назад. Если процесс начался, то от количества воспоминаний, соответствующего объему ампулы, уже невозможно убежать, отказаться, спрятаться.

«Так мне и надо, — думал он, чувствуя, как час ужаса медленно скользит, надвигается на него сквозь ночь, — сам виноват. Вот наказание за то, что я украл флэшбэк у мальчишки и пытался бежать от реальности к общению с мертвецами. Мы должны отдавать долг нашим мертвецам при помощи памяти, а не химии. Я заслужил это».

Горько улыбаясь, Леонард подумал, что этой ночью чувствует себя вполне евреем.

Вэла с Леонардом высадили из машины около 11 утра в ЛоДо: у Юнион-стейшн, рядом с I-25. Дальше они двинулись пешком. Дорога заняла всего восемь дней, — Леонарду казалось, что гораздо больше. Теперь, без конвоя, ему стало не по себе: он чувствовал себя каким-то покинутым и подозревал, что Вэл испытывает схожие чувства.

Оба устали, раздражались по пустякам, но Леонарду казалось, что сквозь обычную угрюмость внука сквозит какое-то возбуждение. Наконец парень вспомнил, что дед еще не знает важной новости, и скороговоркой сообщил: Генри «Большой Конь» Бигей обещает взять его, Вэла, с собой, если к дню предполагаемого возвращения Бигея — 27 октября — Вэл обзаведется фальшивой НИКК. Он показал Леонарду клочок бумаги с денверским адресом и номером телефона того, кто изготавливал поддельные карточки. Ниже были нацарапаны имя, номер телефона и адрес еще одного человека.

— Это лучший, без вопросов, изготовитель фальшивок, знакомый Бигею. Говорят, его карточки не отличить от настоящих, но он живет вообще не здесь. Кажется, в Остине — в общем, где-то в Техасе. Не знаю, зачем Бигей записал это. Мне нужно найти двести старых баксов и заглянуть к тому, первому, типу на Саут-Бродвее здесь, в Денвере.

Вэл торопливо забрал у деда бумажку. Бессмысленно было напоминать, что триста тысяч новых баксов — двести старых — так же недосягаемы, как бледный серп луны, все еще висевший в голубом небе над горами.

День был теплым для конца сентября, почти летним, голубое небо — безоблачным. Листья на немногих деревьях вдоль улиц старого города еще оставались зелеными, но выглядели такими же пыльными и усталыми, как и эти двое прохожих. Леонард вспомнил такие же осенние дни в те времена, когда он жил вблизи Боулдера, тополиные листья, до того хрупкие, что потрескивали на ветру, небеса, неповторимо-синие в колорадском октябре, разреженный воздух без малейшего намека на влажность, так часто свойственную Лос-Анджелесу.