Внутренние двери открылись, турникет повернулся. Сато отошел в сторону, сделав своей громадной рукой приглашающий жест: «После вас».

Ник направился в свой бокс. В этом районе города, видимо, в который уже раз упало напряжение. И хотя генераторы питали системы безопасности дверей, зарядные участки парковочной зоны, камеры наблюдения, двери боксов, наружные самонаводящиеся автоматы и другое основное оборудование, освещение выше полуэтажа второго уровня отсутствовало, а некогда изящные прозрачные панели, уложенные по всей длине потолка, покрылись таким слоем пыли и грязи, что внутрь проникал лишь слабый и болезненный желтоватый свет. Большинство вентиляторов в местах общего пользования были также отключены, а поскольку при падении напряжения все открывали двери боксов, воздух был насыщен запахами нескольких тысяч людей, грязного белья, пищи и мусора.

Ник остановился у перил, в двадцати футах над остатками фонтана, который когда-то пускал вверх струю перед универмагом «Сакс — Пятая авеню». В этом пространстве все еще размещались несколько дорогих боксов без окон, хотя теперь оно выглядело не очень привлекательно: у стальных дверей валялись драные мешки с мусором — гора высотой с человека. Ник посмотрел вниз, туда, где прежде висела скульптура, изображавшая диких гусей.

Большой трапециевидный фонтан, отделанный мрамором, давно уже бездействовал. Чаша его заполнилась землей, и обитатели местных боксов пробовали выращивать там овощи. Но с высокого потолка все еще свисали несколько стальных кабелей, и сохранился один бронзовый гусь. Ник помнил, что, когда он заглядывал сюда в детстве и юности, гусей было несколько. Они летели цепочкой, снижаясь, чтобы сесть на воду. У самого первого ноги были напряжены и раздвинуты: казалось, он поднимает брызги там, где перепончатые лапы касаются поверхности воды. Сколько же было гусей? Ник не мог вспомнить. Шесть? Восемь? Больше?

Чтобы вспомнить, нужно было прибегнуть к флэшбэку, а Ник не собирался расходовать его на такие пустяки. Единственный оставшийся гусь парил футах в десяти над импровизированным огородом. Широкие бронзовые крылья были раскинуты, ноги начинали расходиться, точно жесткие перепончатые шасси.

Ник не знал, почему он остановился здесь, в то время как за ним шел Сато… только потому, что он всегда останавливался здесь на секунду и смотрел на одинокого гуся. Сердито покачав головой, он пошел дальше, к бывшему «Беби-гэпу» и своему дому.

Все обитатели пяти других боксов внутри торгового центра были дома — сидели за стенками-перегородками и лежали под одеялами, потому что получали пособие по безработице и идти им было некуда. В соседнем боксе храпела старуха. Пара, жившая в боксе напротив, ругалась, двухлетний ребенок вторил воплям родителей, и все эти крики, слившись воедино, приближались совсем близко к смертоубийственной частоте. В боксе старого солдата было, как всегда, тихо (Ник всякий раз ждал запаха тления, который известит всех, что старик наконец-то повесился или застрелился), но в двух других вовсю работали телевизоры. Звукопоглощающий потолок «Беби-гэпа» располагался на высоте двенадцати футов, а тонкие перегородки боксов поднимались только на восемь.

Ник открыл дверь и впустил Сато в крохотную комнатушку, чувствуя, как в нем закипает злость — какого черта они вторгаются в его частную жизнь? Но мистер Накамура потребовал, чтобы шеф его службы безопасности посетил жилище Ника, и первый денежный перевод мог состояться только после этого визита.

Он понял, что утром забыл застелить кровать. По иронии судьбы, именно такого рода аккуратностью он неизменно гордился — смешным, нелепым образом — перед Дарой. Ник всегда убирал постель, и до знакомства с Дарой, и потом, если у нее в спешке перед работой не доходили до этого руки. Незастеленная кровать бросалась в глаза тем сильнее, что она занимала треть всего пространства.