Ник замолчал. День рождения у Вэла был второго сентября, восемь дней назад. Он забыл об этом. Накамура прав — сыну уже шестнадцать. Черт побери! Горло его внезапно сжал спазм, он откашлялся и продолжил:

— Да, вы правы, у меня один ребенок. Сын по имени Вэл. Он живет с дедом по матери в Лос-Анджелесе.

— И вы по-прежнему злоупотребляете флэшбэком, мистер Боттом, — сказал Хироси Накамура. На этот раз ни в выражении лица миллиардера, ни в его интонации не было вопросительного знака.

Ну вот, приехали.

— Нет, мистер Накамура, не злоупотребляю, — твердо ответил Ник. — Было дело. У департамента полиции имелись все основания уволить меня. Через год после гибели Дары я стал полной развалиной. Да, я все еще злоупотреблял им, когда накрылось мое агентство — примерно через год после того, как я ушел… как меня выгнали из полиции.

Сато по-прежнему стоял в свободной позе, а Накамура — прямо, с непроницаемым лицом ожидая продолжения.

— Но я по большому счету справился с пагубной привычкой, — добавил Ник, затем поднял руки и вытянул пальцы.

Он был исполнен решимости ни о чем не просить (при нем все еще оставался козырной туз — причина, по которой его вынуждены нанять), но по каким-то нелепым соображениям нуждался в том, чтобы ему поверили.

— Послушайте, мистер Накамура, — продолжил он, — вы должны знать, что почти восемьдесят пять процентов американцев, по оценке, сегодня используют флэшбэк. Но если коротко, не все из нас наркоманы. Многие из нас прикладываются лишь время от времени… чтобы расслабиться… в обществе… точно так же здесь пьют вино, а в Японии — сакэ.

— Вы всерьез считаете, что флэшбэк облегчает дружеское общение?

Ник набрал воздуха в грудь. Японское правительство восстановило смертную казнь для всех, кто продавал, использовал или просто хранил флэшбэк. В Японии его боялись, как и в мусульманских странах. С той разницей, что в Новом Всемирном Халифате за употребление или хранение флэшбэка шариатские трибуналы выносили лишь один приговор: немедленное обезглавливание, транслируемое на весь мир одним из круглосуточных каналов «Аль-Джазиры». По ним показывали только мусульманские наказания: побитие камнями, отсечение головы и так далее. Тот канал вел трансляции без перерыва и имел обширную аудиторию. Его смотрели и днем и ночью во всем Халифате — на Ближнем Востоке и в Европе, а также в американских городах, где имелись сообщества хаджи, то есть сторонников Халифата, совершивших хадж. Ник знал, что многие немусульмане в Денвере смотрят эти трансляции для развлечения. Когда у Ника выдавалась особенно пакостная ночь, он тоже смотрел.

— Нет, я не хочу сказать, что флэшбэк способствует общению. Я имею в виду, что при умеренном потреблении флэшбэк не вреднее, чем… скажем… телевидение.

Серые глаза Накамуры продолжали сверлить его.

— Значит, мистер Боттом, вы больше не злоупотребляете флэшбэком так, как это было сразу после трагической гибели вашей жены? И если я найму вас, чтобы расследовать убийство моего сына, вы не станете отвлекаться от расследования, используя наркотик для расслабления?

— Именно так, мистер Накамура.

— А вы употребляли наркотик в последнее время, мистер Боттом?

Ник задумался всего на одну секунду.

— Нет. Ни разу. Нет ни желания, ни потребности.

Сато извлек из кармана сотовый телефон — гладкий кусок полированного черного дерева размером меньше, чем НИКК, Национальная идентификационная и кредитная карта.