Я не знал, что обо всем этом и думать — а заодно и о странном мнении, которое у него обо мне сложилось. Оставалось стоять и взволнованно ждать, чем все это кончится.

— Это недоразумение с мятежом уже почти закончено — достаточно только подтянуть остальные армии сюда, к Ауде и Рохилканду и вот сюда, к Бандельканду. Тогда нам останется только вздернуть этого негодяя Нана, да и Тантию с Азимулой за компанию. Джханси — один из последних орешков, которые нам предстоит разгрызть — и он достаточно твердый. В этом своем убежище рани может рассчитывать на десять тысяч войска и толстые городские стены. К тому времени, как вы прибудете туда, сэр Хью возьмет город в осаду и даже, возможно, попробует взять его штурмом. Но этого недостаточно — вот почему вы, с вашим особым… э-э… дипломатическим опытом общения с рани, так необходимы сэру Хью. Видите ли, Флэшмен, мы с лордом Каннингом и сэром Хью задумали одну штуку… И ваше знание этой женщины может помочь нам осуществить задуманное. — Он внимательно посмотрел мне в глаза. — Что бы ни случилось, мы должны захватить рани Джханси живой.

XII

Если бы она была страшна как смертный грех или хотя бы на двадцать лет постарше и менее красива, то — никаких проблем. Джханси был бы захвачен и более старая рани была бы заколота штыками или застрелена во время штурма — и никто бы не обратил на это особого внимания. Но Каннинг, наш просвещенный генерал-губернатор, оказался сентиментальным дураком, вознамерившимся укротить мятеж с минимально возможным кровопролитием, и уже был обеспокоен жестокостью мести, с которой за дело взялись люди вроде Нейла и Хэйвлока. Он полагал, что рано или поздно справедливый гнев британцев в Англии пойдет на спад, и если мы поубиваем слишком много панди, смена настроений будет более резкой — что, конечно же, и случилось. Полагаю также, что он опасался гибели молодой и красивой мятежной принцессы (слава и любовь к ней к этому времени распространились уже по всей Индии), потому что это могло бы нарушить равновесие в сознании общества — и к тому же не хотел, чтобы либеральная пресса изображала ее кем-то вроде индийской Жанны д'Арк. Итак, несмотря на гибель многих других черномазых, мужчин и женщин, Лакшмибай нужно было взять живой.

Представьте, я вполне понимал точку зрения Каннинга и лично сам полностью ее разделял. Жизнь ни одного живого существа — за исключением Элспет и нашего маленького Гавви — не была мне так дорога, как жизнь Лакшмибай, и я, не стесняясь, признавался себе в этом. Но, положа руку на сердце, я хотел бы, чтобы она спаслась безо всякого моего вмешательства, которое могло быть опасным лично для меня, так что чем дольше мне удавалось держаться подальше от Джханси, тем больше мне нравилось это местечко — ведь там мне было так хорошо.

Так что я сделал все что мог, чтобы добираться туда как можно дольше — рассчитывая на то, что все будет закончено еще до моего прибытия. Оправданием для меня могло послужить то, что двести миль, разделяющих Лакноу и Джханси, были чертовски опасными, поскольку повсюду здесь были панди и армии мятежных князей. У меня был солидный эскорт из конных пуштунов, но даже при этом мы продвигались очень осторожно, так что увидели этот мрачный форт на хмурой скале не ранее последней недели марта. Роуз к тому времени уже был здесь, бомбардируя городские укрепления из пушек, а его армия окружила стены гигантским кольцом, плотно запечатав наблюдательными постами и кавалерийскими пикетами все возможные выходы из мышеловки.

Он был хорошим солдатом, этот Роуз — такой же осторожный, как и Кэмпбелл, зато решения принимал раза в два быстрее его, и один лишь взгляд на позиции бунтовщиков говорил о том, что именно такой генерал здесь и нужен. Джханси лежал, огромный и неприступный, под лучами бронзового солнца, окруженный стенами и бастионами, а красное знамя мятежников лениво хлопало над цитаделью.