Изменить размер шрифта - +
С тебя три пайсы, солдат.

Я расплатился, узнав все, что мне было нужно, и пошел по улицам по направлению к форту, причем с каждым шагом мои колени дрожали все больше. Клянусь Богом, это было скользкое дело; я успокаивал себя мыслью, что каковы бы ни были ее чувства по отношению к моей стране и британской армии, ко мне она всегда относилась исключительно дружелюбно — и вряд ли она допустит жестокость по отношению к посланцу британского генерала. Тем не менее, когда я вдруг обнаружил, что стою, вглядываясь через маленькую площадь в мрачные очертания массивных дворцовых ворот, освещенных факелами, по обе стороны которых стоят огромные пуштуны ее личной гвардии в красных мундирах, мне стоило большого труда побороть жгучее желание броситься назад, затаиться в путанице улиц и появиться уже тогда, когда все будет кончено. Я поглубже нахлобучил на голову свой пуггари, так чтобы прикрыть большую часть лица, осторожно вытащил из кармана послание, тщательно составленное нами вместе с Роузом, твердой походкой подошел к часовому и потребовал вызвать начальника караула.

Тот вскоре показался, зевая и потягиваясь, и оказался не кем иным, как моим старым знакомым, который когда-то плевал на мою тень. Я передал ему записку и сказал:

— Это лично в руки рани, и никому больше. Быстро отнеси ей письмо.

Он недоуменно переводил взгляд с письма на меня и обратно:

— Но что это, и кто ты сам такой?

— Если принцесса захочет, она скажет тебе, — небрежно бросил я, скрываясь в тени арки. — Но знай, если ты промедлишь, она снимет с плеч твою пустую голову.

Пуштун стоял, выпучив глаза и вертя письмо в руках. Похоже, оно произвело на него впечатление — с этой красной печатью, на которой был выдавлен фамильный герб Листера — иначе и быть не могло. После повторной попытки выяснить, кто я такой, которую я просто игнорировал, он почесал в затылке и важно удалился, приказав часовым не спускать с меня глаз.

Я ждал, а сердце мое стучало как молот, потому что вот-вот все могло резко измениться к худшему. Роуз и я долго ломали головы, чтобы написать нечто, понятное только рани — на случай, если письмо попадет в руки врагов. В целях дополнительной предосторожности, мы написали текст на примитивном школьном французском, который, как мне было известно, она понимает. Письмо всего лишь гласило:

«Здесь тот, кто приносил тебе духи и портрет. Встреться с ним наедине. Верь ему».

Роуз пришел от этого в восторг — он, очевидно, был одним из тех, кто любит интригу ради самой интриги, и я был уверен, что он с удовольствием вместо подписи нарисовал бы череп со скрещенными костями. Сидя на корточках у дворцовой стены, я не мог относиться к этому делу так же легкомысленно. Если тупоголовый пуштун все-таки доставит письмо принцессе, она достаточно быстро догадается, от кого оно — но что, если она просто не захочет меня видеть? Что, если она решит, что лучшим ответом будет послать меня в штаб-квартиру Роуза — но только разрезанным на части? А если она покажет письмо кому-нибудь еще или неправильно поймет, или…

Из-за арки послышался шум шагов и я, дрожа, вскочил на ноги. Из темноты вышел хавилдар, за которым следовали двое солдат. Он остановился, окинул меня долгим, оценивающим взглядом и кивнул головой. Я сделал шаг вперед, и хавилдар жестом пригласил меня пройти во внутренний дворик, тяжело ступая со своими солдатами у меня за спиной. Я хотел было спросить, передал ли он записку лично в руки рани, но мой язык словно прилип к гортани — впрочем, я и без того узнаю об этом достаточно быстро. Когда мои глаза привыкли к сумраку после света факелов у ворот, я увидел, что мы идем через двор, с обеих сторон огороженный высокими черными стенами, в дальнем конце которого, у дверей, охраняемых двумя другими пуштунами, горит еще один факел.

— Заходи, — рявкнул хавилдар, и я оказался в маленькой сводчатой караульной комнате.

Быстрый переход