— А потом мы уедем вместе и, может… лишь с несколькими преданными людьми? — Она держала мое лицо в ладонях и смотрела в глаза. — И ты будешь… защищать и любить меня… когда мы окажемся под властью Сиркара?

«Тебе это даже успеет надоесть, моя дорогая гурия», — подумал я — но, ничего не сказав в ответ, просто поцеловал ей руки. Затем рани поправила свою вуаль и озабоченно глянула в зеркало, прежде чем снова усесться на диване; было забавно видеть, как она дарит мне последнюю, угасающую улыбку и тут же, на глазах, ее лицо превращается в ледяную маску. Я почтительно замер, стоя посреди комнаты со связанными за спиной руками. Принцесса ударила в маленький гонг, при звуке которого Шер-Хан, толстый камергер и куча женщин появились со скоростью деревенской пожарной бригады.

— Проводите этого пленника в северную башню, — сказала она, будто я совсем уже не мог идти. — Не стоит обращаться с ним слишком сурово, но не спускайте с него глаз — ты отвечаешь за это головой, Шер-Хан.

Меня быстренько утащили прочь, но я подозреваю, что Шер-Хан все же учуял своим хитрым пуштунским носом — что-то здесь не так, поскольку на протяжении всех последующих дней он был для меня самым заботливым тюремщиком, какого только можно себе представить. Он отлично кормил меня, лично таская еду и напитки, следил за тем, чтобы мне было удобно, насколько это позволяли скромные размеры камеры, и оказывал мне всяческие знаки уважения — заметьте, это было вполне естественно, если принять во внимание еще и мою афганскую репутацию.

Обустройство заняло несколько часов, после чего я принялся обдумывать ситуацию, и когда подвел итог, оказалось, что не все так уж и плохо. Несмотря на мои ноющие суставы и ободранные конечности, я чувствовал себя вполне сносно и был чертовски благодарен за это судьбе. Что же касалось будущего — я всегда считал, что план Роуза просто нереален, но не предполагал, что Лакшмибай так увлечена мной. Втюрилась, это понятно — редкая женщина устоит перед Флэши, но сила ее страсти сбивала с толку. Впрочем, почему бы и нет? Я знал, что такое случалось и раньше, причем, как правило, с женщинами подобного сорта — высокородными, избалованными, которых всю жизнь окружали мужчины, привыкшие пресмыкаться и льстить — так что если вдруг появлялся настоящий отчаянный парень вроде меня, который относился к ним просто как к бабам, а не королевам — они сдавались. Для них было нечто новое в том, чтобы видеть рядом с собой большого здорового малого, который отнюдь не смущен их величием, а все поглядывает на них лукавым глазом, ведет себя почтительно, но в то же время не перестает добиваться их благосклонности. Это и сбивало их с толку, и нравилось им, так что если вам удавалось затащить таких женщин в постель и показать им, чего они себя лишают — что ж, потом они просто с ума сходили от любви к вам.

Так было с герцогиней Ирмой и с этой дикой черномазой шлюхой Ранавалуной на Мадагаскаре (хотя та была настолько чокнутой, что ручаться невозможно), так почему бы подобное не могло случиться с рани Джханси? Ведь ее старый муж был ни рыба ни мясо во всех отношениях, и скольких бы молодых жеребцов она после него ни перепробовала, ни один из них не обладал моими манерами. Да, это был весьма ценный подарок судьбы, да вдобавок еще и весьма лестный.

Что же до сдачи в плен — рани отнюдь не глупа. Это для нее хороший выход, причем гораздо более верный и безопасный, чем она могла на то рассчитывать, тем более — под крылышком обожаемого Флэши, который, как она думает, будет защищать и лелеять ее до скончания дней… Я был не против заняться этим — на несколько месяцев, разумеется, что само по себе было намного больше, чем многие женщины могли бы от меня ожидать.