Думаю, что только тогда в голове у меня наконец снова прояснилось.

Всего в двадцати ярдах от меня продолжалась адская свалка, а я был безоружным и бессильным, да к тому же по уши вымазанным в грязи. Тут я с радостью отметил, что в голову мне пришла здравая мысль — прежде всего выбраться из этой мясорубки, пока меня не зацепит пуля или клинок. Я вскочил на ноги и бросился бежать даже прежде, чем эта мысль успела полностью оформиться — я бежал наугад, но все время внимательно оглядывался по сторонам в поисках безопасного уголка или лошади, потерявшей своего седока. Я нырнул в нуллах, врезался в кого-то, вскочил на ноги и бросился вдоль ущелья, мимо группы панди в высоких шапках, которые карабкались по стенам, занимая позиции для стрельбы, перепрыгнул через разбитую повозку — и вдруг — о, чудное видение! — заметил лошадь, рядом с которой, сжимая поводья, сидел на коленях какой-то раненый черномазый. Один пинок — и он опрокинулся на землю, а я взлетел в седло и помчался прочь. Низко пригнувшись, я несся галопом — но тут фонтан грязи вырос прямо передо мной от пушечного ядра, которое принеслось откуда-то и ударило в стену ущелья. Последнее, что я помню — как лошадь опрокинулась на спину и что-то с ослепительной болью ударило меня по левой руке; а дальше нечто неимоверно тяжелое обрушилось мне на голову, красный туман поплыл перед глазами и я потерял сознание.

Я же говорил, что самое худшее еще ждало меня впереди, не так ли? Ну что ж, если вы читали всю мою хронику Великого мятежа, то, если в вас есть хоть капля жалости, должны признать, что я и без того получил свою порцию неприятностей — даже сам Кэмпбелл позже сказал, что мне пришлось несладко. Но и Роуз лично заявил, что если бы не узнал про обстоятельства моего появления в Гвалиоре от надежных свидетелей, то никогда бы не поверил этому. Это самая страшная история, — признал генерал, — которую ему когда-либо доводилось слышать при всем его военном опыте. Он еще все удивлялся, как я при этом не лишился рассудка — и тут я присоединяюсь к его изумлению. Вот как это случилось.

Я пришел в себя и, как это часто бывает в подобных случаях, очень четко вспомнил последний момент перед потерей сознания. Итак, я в седле и скачу во весь дух, вдруг вижу, как ядро ударяет в песчаный край нуллаха — так почему же, с раздражением удивился я, теперь мне приходится стоять, прислонившись к чему-то твердому, а передо мной маячит нечто вроде полированной поверхности стола? Голова у меня раскалывалась от боли, перед глазами плыли ослепительные огненные круги, так что я быстро зажмурился. Затем я попробовал шевельнуться, но не смог, так как что-то держало меня; в ушах звенело, а совсем рядом раздавался гул каких-то голосов, но я не мог разобрать, о чем говорят. «Какого черта они не заткнутся», — подумал я, и хотел было сказать, чтобы все замолчали, но голос не слушался меня. Я снова дернулся было, чтобы отодвинуться от чего-то твердого, упиравшегося мне в грудь, так что напрягся — и тут невыразимая боль вдруг пронзила мою грудь и левую руку. Эта резкая, обжигающая боль была столь сильной, что я громко застонал, снова и снова, на что какой-то голос прокричал по-английски прямо мне в ухо:

— О, еще один негодяй очнулся! Сунь кляп в пасть этому ублюдку, Энди!

Кто-то схватил меня за волосы и запрокинул мне голову, я снова застонал, выпучив глаза от боли, и увидел ослепительно голубое небо и чье-то красное, потное лицо всего лишь в нескольких дюймах от моего.