- Ты скучала без меня, - сказал Дункан.

Фиби ударила бы его еще раз, если бы он не держал ее за руку. Ее охватила страстная дрожь, когда он легким, как перышко, поцелуем прикоснулся губами к теплым пульсирующим жилкам на ее запястье.

- Черт тебя побери, Дункан, - вымолвила она, наконец, жалобным шепотом. - Где ты шлялся? И почему объявился именно сейчас? И как ты попал в эту комнату, хотя я лично запирала дверь?

- Сколько вопросов! - упрекнул он, лаская хрупкую руку, которую только что целовал, и по всему телу Фиби пробегала дрожь. - Но они могут немного подождать, мистрисс Рурк.

Фиби попыталась сдержать тихий жалобный стон, который зародился в ее груди, едва он поднял ее на руки, но было поздно. Она превратилась в сплошную сладкую боль, когда он положил ее на кровать. Дункан снял с нее левую туфлю и поцеловал подошву ее ноги, и Фиби почувствовала, что раскрывается перед ним Вселенной, требующей, чтобы ее заполнили.

Дункан возвышался над женой, чувствуя ее отклик на его ласки и наслаждаясь властью, которую имел над ней. Он зацепил указательным пальцем вырез ее платья и потянул на себя, освобождая из заключения ее нагие груди, полные, теплые, отягощенные желанием услаждать его. И он терзал ее соски краем большого пальца, готовя их к покорению.

Фиби выгнула спину и издала тихий, сдавленный крик. Она больше не могла ждать, она знала: если Дункан поднимет ее юбки, расстегнет свои бриджи и возьмет ее без промедления, то она достигнет вершины наслаждения при первом же прикосновении, но понимала, что он не станет утолять ее жажду так поспешно, и это наполняло ее сладким отчаянием.

Дункан усмехнулся, как будто угадал ее мысли и знал, что она проклинает его изо всех сил, одновременно отчаянно желая, чтобы он вошел в нее, и отстранился от кровати. Он пересек комнату, закрыл двери на террасу и задернул тяжелые шторы.

Теперь исчез даже слабый мерцающий свет звезд и китайских фонариков, и, прежде чем глаза Фиби привыкли к мраку, Дункан снова был рядом с ней. В полной темноте он перевернул ее на живот и расстегнул пуговицы на ее корсаже, затем снова уложил на спину, чтобы стянуть с нее платье. За платьем последовали корсаж, затем пышные кружевные нижние юбки и панталоны. Наконец он снял с нее чулки, с мучительной медлительностью спуская каждый из них все ниже и ниже по ее коленям, икрам, лодыжкам. Фиби, обнаженная, лежала в густом мраке, по-прежнему не видя Дункана, уязвимая перед умелыми движениями его рук.

Она прикусила губу, когда Дункан сел рядом с ней на пуховую перину, накрыл ладонями ее груди, играя с сосками, затем его руки скользнули к ее талии, бедрам, обхватили ягодицы и приподняли ее, трепещущую, с перины. С губ Фиби сорвались звуки его имени.

В ответ она услышала его глухой хриплый смех, окутавший ее, как дым из лампы джинна.

- Я тоже скучал по тебе, - сказал он.

Фиби была совершенно беспомощна, ее дрожащее тело превратилось в инструмент в руках виртуоза, но она чувствовала полную свободу, скрывающуюся за восхитительной беспомощностью. С этим человеком она могла дойти до крайних пределов наслаждения, зная, что с ней ничего не случится и что он нежно и медленно вернет ее назад, к самой себе, когда они насытятся наслаждением. «Пожалуйста» - было единственным словом, которое она могла вспомнить.

Дункан медлил ровно столько, сколько потребовалось, чтобы снять одежды. Фиби не видела, что он делает, вокруг по-прежнему была тьма, но догадывалась по шуршанию одежды и колебанию душного воздуха, вызванному его движениями. Шум бала долетал до них приглушенно и смутно, но музыка не покидала их, обнимала, была частью их любви.

Наконец Дункан вытянулся с ней на пуховой перине. Его тело, кроме низа живота с треугольником спутанных волос, было гладким на ощупь.