— Как это так, кабальеро? — спросил несколько смущенный Тио-Лукас.

— Да очень просто, — отвечал Кукарес, — я, кажется, только что сказал, что проиграл вам все деньги?

— Да, вы говорили, и эти кабальерос слышали ваши слова, и я также. Вы сказали, что проигрались до последнего гроша, это ваше собственное выражение.

— Помню, помню! Вот это-то и взбесило меня.

— Как так! — воскликнул банкир с деланным изумлением. — Вас бесит то, что я выиграл?

— Вовсе нет! Вовсе нет!

— Так что же?

— Карамба! Меня бесит то, что я ошибся, и у меня осталось еще несколько унций.

— Неужели?

— Вот смотрите.

Леперо порылся у себя в кармане и с самым наивным изумлением вытащил перед глазами банкира только что украденное у него золото. Банкир остался совершенно равнодушен.

— Возможно ли это? — проговорил он.

— Что такое? — спросил леперо, устремляя на него сверкающий взгляд.

— Возможно ли, сеньор Кукарес, что у вас вдруг таким удивительным образом пропала память.

— Ну, это все равно. Она теперь вновь вернулась, и мы можем продолжать игру.

— Отлично, ставлю сто унций. Вы согласны?

— Нет, не согласен, у меня нет такой суммы.

— Поищите, может быть, найдете.

— Это бесполезно, я знаю, что у меня ее нет.

— Очень досадно.

— Почему?

— Потому что я дал себе слово никогда не ставить меньше.

— Так что вы не желаете держать двадцать унций?

— Не могу, у меня все пропадает по двадцать унций, как только я их поставлю.

— Гм! — отвечал леперо. — В ваших словах, сеньор Тио-Лукас, заключается скрытый намек на что-то!

Банкир не успел ответить. У стола остановился человек лет тридцати на великолепной вороной лошади. Некоторое время он стоял молча, небрежно куря пахитоску и слушая, чем кончится разговор банкира и леперо.

— Ну, идет на сто унций! — вдруг вскрикнул он и грудью своего коня проложил себе дорогу к самому столу, на который бросил полный золота кошелек.

И банкир и леперо сразу подняли головы.

— Вот карты, кабальеро, — поспешно заговорил банкир, обрадовавшись случаю, который избавлял его от небезопасного собеседника.

Кукарес поднял плечи и с презрением поглядел на вновь пришедшего.

— О! — проговорил он вполголоса. — Тигреро. Уж не к Аните ли он приехал? Я узнаю.

И он тихо стал приближаться к всаднику и вскоре очутился возле него.

Загорелое лицо всадника было полно сознания собственного достоинства и превосходства над окружающими. Взгляд, казалось, обладал чарующей силой, но общее выражение было открытое и решительное.

Весь его необычайно богатый костюм сверкал золотом и бриллиантами.

На голове его красовалась сидевшая немного набок мягкая фетровая шляпа с широкими, красиво изогнутыми полями, обшитыми тонким золотым шнуром. Короткий кафтан из синего сукна, покрытый серебряным шитьем, был распахнут и открывал нежной белизны рубашку, ворот которой стягивал шелковый галстук, захваченный золотым кольцом с крупными бриллиантами. Он был подпоясан широким красным шелковым поясом, по лампасам его панталон блестели толстые золотые шнуры с бахромой, ниже у колен они были застегнуты на несколько бриллиантовых пуговиц. На ногах у него были вышитые золотом мексиканские сапоги из мягкого желтого сафьяна, на плечо был живописно закинут голубой шитый золотом плащ.