Я была уже близко, когда Флоренции не понравилась какая-то травка, и она отскочила на несколько метров. Это было для меня уже слишком.

Я застонала, отчаянно, страшно:

— Флоренция!..

Она меня знала и относилась ко мне дружелюбно, поэтому подняла голову и посмотрела. Я остановилась и стала умолять:

— Флоренция, иди сюда, милая! Не будь свиньёй! Иди, сахарку тебе дам! Ну иди, иди сюда, чудо ты моё, холера чёртова, иди же сюда! Пожалей меня, я уже не могу больше! На, возьми, это тебе!..

Я сделала три хромых шага и протянула к ней руку с кусочками сахара. Флоренция подумала, щипнула травку, снова подняла голову и, слегка гарцуя, пошла ко мне. Я затаила дыхание и застыла на бесконечно долгий миг. Вытянутая рука с сахаром онемела, солнце беспощадно палило, в горле у меня пересохло. Через пару столетий она, наконец, подошла.

Сахар она съела с удовольствием, после чего оказала мне милость, положив голову на плечо. Наверное, мы бы так стояли ещё долго, потому что Флоренция любила ластиться, если бы не то, что у меня ещё оставался сахар. Флоренция смела с ладони остатки и позволила мне взять повод.

И тут начался хоровод. В моем распоряжении имелась одна здоровая нога и лошадь. Флоренция была свежа, как ландыш, бешеный галоп на ней вообще не сказался, если она и вспотела немного, то лишь от жары. И что? Теперь я должна вести её пешком? Не дай Бог, дёрнется, попробует вырваться, ведь я же не стану рвать ей рот ни за какие сокровища мира! Она будет делать все, что хочет, к тому же такая прогулка может ей наскучить, о чем она сообщит мне копытами. Не говоря уже о том, сколько километров мне придётся с ней идти, хромая, ставя ногу только на пятку, ведь я же не смогу привязать её к машине. И что самое страшное, я абсолютно не представляла, чем кончилась драка у дороги. Вдруг один из злодеев остался невредим, и теперь мы встретимся с ним нам среди лесов и полей…

Через десять метров, пройденных с Флоренцией ради пробы, я окончательно поняла, что это полная безнадёга, хотя и повела её по опушке леса, где местность была немного ровнее. Я остановилась и стала размышлять над другой возможностью.

Последний раз я ездила верхом в раннем детстве. Таланта в этой области во мне, наверное, не было, потому что я чувствовала себя решительно гораздо лучше в седле и стременах, чем охлюпкой, тем более что все это происходило очень давно. Память, не изученная учёными до конца, исторгла из меня истошный детский рёв. Я всем телом вдруг вспомнила, что чувствовала тогда: скользкое седло и слишком широкая для меня спина лошади, бока, которые мне с трудом удавалось охватить ногами, потому что лошадь была здоровенная, а я маленькая, страшная подвижность чего-то живого подо мной, причём это живое не желало стоять спокойно, а все время норовило из-под меня выскользнуть…

Я ещё раз попробовала встать всей ступнёй на листья подорожника. Нет, не получится…

Я решила сесть на Флоренцию. Прежде всего опустила стремена, потому что жокейская посадка на лошади совершенно неприемлема для нормального человека. Это заняло у меня много времени. Флоренции было скучно, она щипала травку, причём тянула вниз мою руку с поводом или лезла губами в карман, где у меня лежал сахар. В конце концов я справилась с этой проблемой, только потом обнаружив, что стремена оказались на разной высоте, но не стоило требовать слишком многого. Потом я огляделась. На опушке леса было много низеньких пеньков, а мне нужен был пенёк повыше. Рыцари в латах и полном вооружении, по рассказам, могли вскочить в седло одним прыжком, но у меня это почему-то не выходило.