|
Но какое-нибудь частное лицо имеет полное право, и этим лицом были бы вы, панна Моника. Мы бы ею сообща владели, половину стоимости я наскребу, и мы бы её тренировали здесь, а потом на ипподроме. Вонгровская наверняка согласилась бы, я ей вроде нравлюсь, да ведь и то сказать, я ей в щи не плюю. Вы только посмотрите на эту кобылку, пусть даже издали, на эту Флоренцию — сами увидите. Боже ты мой милосердный, вот это лошадь! Если этот гад и её испортит.., хоть святых выноси!
Они поехали: Зигмусь на «малом фиате», Моника верхом, потому что именно затем сюда на уик-энд и приезжала, чтобы тренировать лошадей. И неизвестно, кому это доставляло большее удовольствие, ей или животным. Глаз у нёс был намётан не хуже, чем у Зигмуся, она же всю жизнь провела рядом с лошадьми, да и отец передал ей свои знания, а третий курс ветеринарной академии добавил своё. Моника заметила Флоренцию, едва только они приблизились к лужайке. Восхищение вспыхнуло в ней как пожар. — Он даже цену не может назначить, — с презрением шептал Зигмусь. — Он говорит, что это вы должны сказать, сколько за неё даёте? Как вы думаете, сколько за неё можно дать? Как за дочь Флоры и Мармильона? Моника сделала усилие и оторвала восторженный взор от кобылки, чтобы посмотреть на остальных лошадей. — Что он сделал с этой Флорой! — воскликнула она в ужасе. — Ты прав! Флоренцию необходимо у него отобрать. Это который будет?.. — А тот, что там стоит… — И что, он все время так простоял? Ему что, делать нечего? О Боже! Не-ет, я с ним разговаривать не стану, я же сразу брякну что-нибудь, не выдержу, и мы поссоримся. Тебе самому придётся устраивать дело. Погоди, я знаю, что Гамбия пошла с аукциона за тридцать тысяч долларов, эта должна стоить половину. Это сколько же получается? — Я бы больше пятнадцати не дал, — решительно сказал Зигмусь. — Миллионов злотых. А может, и ещё поторгуюсь. — Столько у меня не наберётся, но семь я даю. Ты наскребёшь остальное? — А как же иначе? Я просто должен, чтоб я сдох! Завтра под вечер привезу ему, только договор купли-продажи подписать надо сегодня и сегодня же её перевести к вам. Ладно, пойду к нему, а вы не уезжайте, потому что я вроде как от вашего имени покупаю.
— День добрый, — вежливо поздоровался Зигмусь. — И что тут творится? Почему она там… — Это чокнутая, — с глубокой уверенностью в голосе заявил конюх. — Чтоб меня громом поразило, она чокнутая, говорю вам! — А, Зигмусь! — сказала Моника, не поворачивая головы. — Как у тебя жизнь? Действительно, поразительное дело… Старый Гонсовский качал головой и потирал нос, а это означало, что он чем-то поражён и не знает, что и думать. — Ничего подобного я в жизни ещё не видел, — задумчиво проговорил он. — Может, этот подонок её так натренировал? — А что случилось? — полюбопытствовал Зигмусь. Моника только теперь обернулась к нему. — Хорошо, что приехал, может, ты что-нибудь знаешь. Слушай, ты представляешь себе, что она вытворила? Вылезла из левады под жердиной! Зигмусь посмотрел на ограду. Она состояла из одинарных жердей между столбами, причём жерди начинались на высоте примерно метр двадцать. Ни одна лошадь, кроме разве что пони, там бы не поместилась. — То есть как под жердиной?.. — А вот так: под. Подогнула ноги, как пёс, проползла, пролезла внизу. — И даже жердину не сбросила, — добавил конюх. — Уши прижала, хвост между ног.., чокнутая, точно! — Этого не может быть, — подумав, вынес Зигмусь свой приговор. |
