— Здесь нет пыли, потому что земля все время поливается кровью, — прошептал отец дю Бокаж.

Флорис и Адриан отвели взор от группы приговоренных, выстроившихся возле навеса; узникам завязывали глаза.

Казалось, «Пекинский господин»  очень спешил: он сносил головы одним ударом сабли.

— Палач — самый прилежный и самый занятой работник Небесной империи, — улыбнулся Шонг.

Флорис в ужасе посмотрел на него.

Не в силах сдержаться, он попытался сказать, что это отвратительно.

— О! Великолепный Фо-и, насколько слышали мои глухие и глупые уши, у вас же есть Гревская площадь , — нежно заметил Шонг.

— Да… правда, — с сожалением согласился Флорис, — но… приговоренных никогда не бывает так много.

— Ах! Ах! Друг варвар, ваш западный ум привык к цифрам, которые, особенно когда они написаны на бумаге, смущают ваш ум. А мы считаем на счетах, а с ними, как известно, дело упрощается: когда подсчет произведен, мановением руки смешиваешь костяшки, и вот уже ничего не осталось… ни голов…

Флорис уже не слушал этих страшных рассуждений. Он с ужасом взирал на головы только что казненных преступников, выставленные в нескольких шагах от них на возвышениях и уложенные в корзины из ивовых прутьев. Выражение острой боли застыло на бледных мертвых лицах. Казалось, что их выступившие из орбит глаза с упреком взирают на проносимые мимо паланкины. Ясмина была бледна, ее била дрожь.

К шее, являвшей собой отвратительную смесь окровавленных нервов и сухожилий, были приложены бумажки с написанными на них приговорами. Флорис прочел одну: «Правосудие покарало вора».

Отец дю Бокаж покачал головой и прошептал:

— Дорогие дети мои, не давайте принцессе смотреть туда.

Десятка два жутких полуголых существ, полуслепых, покрытых коростой, прокаженных со всех ног бежали к корзинам и хватали их.

Флорис хотел остановить этих людей.

— Оставь, Фо-и, это их право, — произнес Шонг.

В самом деле, это, видимо, был обычай, ибо ни палач, ни прохожие не пытались помешать им.

— Что… что они собираются делать? — пролепетал Флорис, видя, как несчастные калеки жадно хватают свою страшную добычу и столь же быстро бегут в сторону «моста нищих».

— Но они же собираются засолить эти головы и съесть, — сладко ответил Шонг, очень удивленный подобной чувствительностью.

Флорис откинулся на подушке; к горлу его поднималась тошнота.

— В Китае, дети мои, есть великое добро и отвратительное зло, поэтому эту страну невозможно забыть, — произнес отец дю Бокаж, пытаясь привлечь внимание молодых людей к Ши-Шиб-Мен (Круговой улице), куда они только что свернули. Тысячи алых дощечек, покрытых позолоченными надписями, болтались на шестах над многочисленными лавочками. Здесь кишела веселая толпа; никто, казалось, даже не подозревал об ужасах, творящихся на соседней улице. Ясмина потухшим взором смотрела на торговцев, зазывавших прохожих, жадно вцеплявшихся в носилки и не дававших носильщикам-кули двигаться дальше, дабы всучить знатным господам свой товар.

— Да-да! Сиятельные прохожие с золотыми кошельками и открытым сердцем, приходите к Бао Бингу отведать чудесного супа, выпить небесного чая и поесть жирной утки, взращенной ароматной весной.

— Нет-нет, — кричал другой, — не ходите к Бао Бингу, это каналья и вор, жулик и мошенник, приходите к Дю Фу. У меня есть пирожки, начиненные крабами, а мое щедрое сердце предлагает самый редкостный фарфор, масла, лаки кожи, уксус…

— Дю Фу — мерзкий плут, — выкрикивал его сосед, — у толстого Сунь Ята вы найдете лучший порох, шелка, яйца, деревянные плошки, рисовую водку…

Для поднятия настроения Жорж-Альбер ухитрился мимоходом стянуть кувшинчик с водкой.