Однако его товарищи по экипажу покинули самолет с такой скоростью, что превзошли в этом обычных пассажиров.

Когда Бэгнолл выбрался из кабины на взлетно-посадочную полосу, один из работников наземной службы хитро улыбнулся ему:

— Ты, должно быть, услышал, что снова дали свет, и теперь со всех ног спешишь в казарму.

— Неужели?

Борт-инженер почти побежал. В голове кружились различные приятные видения: свет, при котором можно почитать или перекинуться в карты, электрокамин, работающая плитка, чтобы вскипятить чай или воду для нормального бритья, вращающийся диск проигрывателя… Возможности простирались до самого горизонта, как пейзаж под крылом «Ланкастера».

И все же одна возможность выпала у него из виду — послушать Би-би-си. В казармах электричества не было уже несколько недель, хотя «Биби» не прекращало своих передач. Ящеры лупили по передатчику, стремясь заглушить радио людей. Просто послушать выпуск новостей — и Бэгнолл снова ощущал, как мир становится шире, выходя за пределы авиабазы и окрестностей.

Давид Гольдфарб воспринимал это по-иному.

— Боже мой, — говорил он, вытягивая к приемнику шею, — если бы я мог говорить так, как они.

Бэгнолл, учившийся в закрытой частной школе, где тщательно следили за произношением, воспринимал правильную речь дикторов как само собой разумеющееся. Однако от него не ускользало, какую ревнивую зависть возбуждала дикция радиоведущих в сердце выходца из низших слоев лондонского среднего класса. Бэгнолл не был Генри Хиггинсом, но его ухо весьма точно улавливало происхождение Гольдфарба.

Диктор Би-би-си объявил:

— А сейчас полностью воспроизводим запись, недавно полученную в Лондоне из подпольных источников в Польше. Ее сделал Мойше Русси, известный многим как апологет ящеров. После этого мы передадим Перевод его выступления.

Включили запись. Бэгнолл немного знал немецкий, но сейчас это ему не помогло. В отличие от предыдущих пропагандистских передач, на этот раз Русси говорил на идиш. Борт-инженер подумал, не спросить ли у Гольдфарба, о чем идет речь. «Лучше не стоит», — решил он. Оператор радара и так чувствовал себя униженным, имея родственника-коллаборациониста. Сам-то он без труда понимал, что говорит Русси. Гольдфарб поедал глазами приемник, словно мог увидеть там своего троюродного брата. То и дело он ударял правым кулаком себе по ляжке.

Когда Русси кончил говорить и установилась тишина, Гольдфарб воскликнул:

— Ложь! Я так и знал, что все это было ложью! Раньше, чем Бэгнолл успел спросить, что именно было ложью, из динамика вновь зазвучал голос диктора Би-би-си:

— Это было выступление Мойше Русси. — После давящих гортанных звуков языка идиш его голос показался Бэгноллу еще мелодичнее. — А теперь, как мы и обещали, прослушайте перевод. У микрофона — сотрудник Би-би-си Натан Якоби.

Послышался недолгий шелест бумаги, затем раздался другой голос, столь же ровный и поставленный, как и у первого диктора.

— Господин Русси сказал дословно следующее… «Мое последнее выступление по радио ящеров было фальшивкой от начала до конца. Меня заставили говорить, приставив к затылку дуло автомата. Но даже и в этом случае ящерам пришлось изменить мои слова, чтобы насильственно придать им требуемый смысл. Я категорически осуждаю их попытки поработить человечество и настойчиво призываю к любому сопротивлению, какое только возможно. Кто-то может удивиться, почему же тогда я часто выступал от их имени. Ответ прост: нападение ящеров на Германию помогло моему народу, который нацисты последовательно уничтожали. Когда какой-то народ истребляют, даже рабство выглядит более привлекательной альтернативой, а поработители вызывают чувство благодарности.