«Конечно, подумают», — с раздражением признал Теэрц. С помощью фоторужья или даже спутникового снимка его можно было выделить из массы Больших Уродов, кишащих вокруг. Однако, завернутый в такое одеяние, он покажется не более чем рисовым зернышком (пища, которую он возненавидел) среди миллиона других.

Теэрц подумал было сбросить с себя одежду, если над ними пролетит самолет Расы… Нет, такого лучше себе не позволять. Если он попытается это сделать, майор Окамото сделает его жизнь невыносимой, и ниппонцы отправят его к Императорам прошлого, прежде чем его медлительные соплеменники предпримут усилия по спасению.

К тому же в Харбине было холодно. Шляпа согревала голову, а если Теэрц сбросит пальто, то превратится в ледышку раньше, чем ниппонцы или Раса успеют что-либо предпринять. Шляпа и пальто Окамото были сделаны из меха тосевитских животных. Теэрц понимал, почему животные нуждаются в такой защите от поистине зверского климата планеты, но удивлялся, почему у самих Больших Уродов так мало шерсти, раз им приходится забирать ее у животных.

За пределами тюрьмы Теэрц увидел следы новых разрушений. Некоторые воронки походили на следы от падения метеоритов на безвоздушную лунную поверхность. Теэрцу не пришлось особо разглядывать их, майор Окамото погнал его к двухколесному транспортному средству, меж оглоблей которого вместо тяглового животного стоял Большой Урод. Окамото обратился к тому не по-ниппонски, а на другом языке. Тосевит что-то проворчал, взялся за оглобли и покатил повозку. Охранник покорно поплелся сзади.

Тосевиты покидали Харбин и уходили на восток, скрываясь от скорого падения города. Дисциплинированные ряды ниппонских солдат резко отличались от кричащей и визжащей толпы местного населения. Тосевитские самки, ростом чуть повыше Теэрца, тащили за спиной мешки с пожитками величиной почти с них самих. Другие несли свои вещи в корзинах, привязанных к палкам, которые лежали у них на плечах. Все это показалось Теэрцу картинкой из доисторического прошлого Расы, исчезнувшего тысячу веков назад.

Вскоре охранник вышел вперед повозки и начал кричать, требуя уступить дорогу. Когда это не помогло, он стал расчищать путь прикладом винтовки. Визги и крики превратились в вопли. Теэрц не заметил, чтобы эти жестокости намного ускорили их продвижение.

Наконец они добрались до железнодорожной станции, где было шумнее, зато не было такой сутолоки, как в городе. Самолеты Расы постоянно бомбили станцию. Сам вокзал представлял скорее груду развалин, нежели здание, но каким-то образом продолжал действовать. Пулеметные гнезда и ряды проволоки с колючками не позволяли никому, кроме солдат, приближаться к поездам.

Когда часовой окликнул их, майор Окамото приподнял шляпу Теэрца и что-то сказал по-ниппонски. Часовой низко поклонился и ответил извиняющимся тоном. Окамото повернулся к Теэрцу:

— Отсюда пойдем пешком. Никому, кроме ниппонцев… и тебя, не разрешается проходить на станцию.

Теэрц двинулся вперед, сопровождаемый с одного боку Окамото, а с другого — охранником. Хоть на короткое время уцелевшая часть стены и крыши защитила их от колючего ветра. Затем им вновь пришлось пробираться через обломки камня и кирпичей, и к ветру добавился снег, неслышно падающий с серого, угрюмого неба.

За вокзалом, на путях, войска грузились в поезд. Снова часовой окликнул Окамото, и снова тот использовал Теэрца в качестве талисмана, чтобы пройти. Майор занял половину вагона для себя, охранника и своего пленника.

— Ты важнее, чем солдаты, — с гордостью пояснил он. Издав протяжный, печальный гудок, поезд рывком тронулся. Когда Теэрц еще летал на истребителе, он уничтожал поезда. Их легко можно было обнаружить по густым клубам черного дыма и столь же легко обстрелять. Рвануться в сторону поезда не могли, ибо двигались лишь по рельсам. Поэтому они представляли собой легкие и приятные цели.