— Угомонись, бешеная! — прокричал один из них, совсем юный, с выбивающимся из-под кубанки вороным чубом, и выхватил шашку, пытаясь отразить очередной взмах нагайки.

— А сам угомонился? Или завтра снова нападешь?

— Так ведь мы же пошутили!

— Вот и я теперь пошутить решила! — на глазах у выскочившего со двора эскадронного старшины девушка в мгновение ока обвила нагайкой кисть руки кубанца и вырвала из нее шашку.

— А ну, остепенились! — накричал на своих бойцов старый рубака, заметив, что и второй казак схватился за оружие. — Что, уже и к девкам с шашками подступаетесь? К иному подходу не приучены?

— Да это же не девка, это янычар в юбке! — потирал «раненую» руку чубатый.

— Сам ты янычар! — огрызнулась Евдокимка. — Нечего целой ордой по степи за мной гоняться!

— Тебе ведь сказано было, Куренной, — объяснил старшина, — что местечко это от запорожских и бугских потомственных казаков происходит. Что ни девица — то казачка. А со своими — и вести себя следует по-нашенски. Тебя, Бондарь, это тоже касается.

— И все же… — проворчал в ответ спутник Куренного, — наши, кубанские девки, не такие лютые.

— Ты мне побалагурь, побалагурь! — пригрозил старшина. — Самолично так нагайкой отхожу, что черта ангелом называть станешь. Рысью в эскадрон!

Едва несостоявшиеся «ордынцы» умчались, как из-за поворота появилась тачанка, в которой за спиной бойца-ездового, сидел отец Евдокимки. Раненный в Финскую войну и списанный подчистую, он уговорил комдива похлопотать за него в штабе армии, чтобы там закрыли глаза на его диагнозы и восстановили в офицерском корпусе, в должности полкового ветеринарного врача. Судя по счастливому виду, армейской форме и знакам различия старшего лейтенанта, отец своего добился.

— Значится, мы теперь однополчане, товарищ военврач? — отдал ему честь эскадронный старшина.

— Еще как однополчане. Чувствовала душа, что на Карельском перешейке моя война не закончится, — сдержанно ответил Гайдук. — Чей конь? — сурово поинтересовался он у дочери. — Кто тебя осчастливил стременами?

— Старшина вот… А что, нельзя разве?

— Конь без седока остался, резервный он теперь, — объяснил Разлётов, чувствуя себя виноватым перед отцом Евдокимки. — А поскольку всякая казачка должна держаться в седле лихой наездницей, по-военному…

— Слава богу, что хоть без спросу не увела, — вежливо простил ему фронтовое легкомыслие Гайдук. — Видел, видел, как ты за подбитым самолетом с нагайкой гналась, — обратился он к дочери.

— Но ведь я же не одна была, так что, если бы немцы открыли стрельбу…

— Ты конечно же повела бы на них в атаку целый взвод морской пехоты, — едва заметно улыбнулся отец.

— И повела бы, — упрямо подтвердила Евдокимка, горделиво поводя широкими плечами. — Может, когда-нибудь и поведу.

— Только не при моей памяти, — пригрозил отец.