— Но мы ведь знаем, — ответил Локхарт. — В их досье все есть. Возьмите мистера Джипсума, архитектора. Я как-то просматривал его досье. — В позапрошлом году он, например, заработал восемьдесят тысяч фунтов, а заплатил подоходного налога только 1758. Все остальное он списал на деловые расходы. Подождите, припомню… В мае от потратил шестнадцать тысяч фунтов на Багамских островах…

— Хватит! — закричал Трейер, который уже был в состоянии, близком к апоплексическому удару. — Знать ничего не хочу о его расходах… Боже праведный!

— Ну он же сам утверждал, что потратил эту сумму, — возразил Локхарт. — Так говорилось в его письме вам: шестнадцать тысяч фунтов за четыре дня. Интересно, на что можно было потратить такие деньги за такое время?

Трейер упал на стол, охватив голову руками. Связаться с умственно неполноценным типом, у которого к тому же фотографическая память и который сжигает почту от должностных лиц Ее Величества с безразличием, граничащим с умопомешательством, — от всего этого можно было потерять голову.

— Слушай, — сказал он настолько спокойно, насколько мог, — с сегодняшнего дня я не хочу, чтобы ты даже близко подходил к этим досье. Ни ты, ни кто-либо другой. Понимаешь?

— Да, — ответил Локхарт. — Но я не понимаю, почему чем человек богаче, тем меньший налог он платит. Джипсум заколачивает восемьдесят тысяч в год и платит 1758 фунтов 40 пенсов. А миссис Понсонби, которая имеет только 6315 фунтов 32 пенса дохода, должна выложить 2472 фунта. Я не понимаю…

— Замолчи! — закричал Трейер. — Не хочу слушать эти вопросы и не хочу, чтобы ты подходил ближе десяти ярдов к шкафу с досье. Это понятно?

— Ну, если вы так приказываете, — ответил Локхарт.

— Я так приказываю, — сказал Трейер. — Если я увижу, что ты хотя бы только смотришь в сторону этих досье… Катись отсюда.

Локхарт вышел из кабинета, а Трейер попытался успокоиться после пережитого потрясения при помощи розовой таблетки, которую он запил виски из бумажного стаканчика. Но через два дня он пожалел о своем распоряжении. Из комнаты, в которой хранились дела по налогам на добавленную стоимость, он услышал жуткие вопли и, примчавшись туда, увидел чиновника налоговой службы, пытавшегося освободить пальцы из ящика с документами, который Локхарт захлопнул, когда инспектор полез туда за бумагам».

Инспектора отправили в больницу, где врачи занялись четырьмя его сломанными пальцами.

— Вы сами сказали мне никого не подпускать к этим досье, — объяснил Локхарт. Трейер в бешенстве уставился на него, подыскивая слова, способные выразить всю меру испытываемого им отвращения к подобному поступку.

— Я подумал, — продолжал Локхарт, — что если он наложит лапу на досье мистера Фиксштейна…

— Наложит лапу! — Трейер кричал почти так же громко, как тот чиновник. — После того, что ты сделал, у бедняги вообще не будет руки. Хуже того, сегодня же вечером на нас обрушится сотня инспекторов, которые прочешут все наши книги самым частым гребнем. — Он замолчал и начал думать, как выпутаться из этой мерзкой истории. — Немедленно отправляйся и извинись перед ним, объясни, что это был несчастный случай и что…

— Не буду, — ответил Локхарт. — Это не был несчастный случай.

— Знаю, черт возьми, — проорал Трейер. — Если бы он сунул туда не руку, а голову, ты бы тоже так поступил?

— Сомневаюсь, — сказал Локхарт.

— А я нет.