Старый Флоуз считал эту поэму несколько сырой, недоработанной, но все же способной взбодрить и согреть душу. Он хорошо понимал, что должен был чувствовать Менестрель: его собственный простатит в последнее время здорово досаждал ему. Но самое большое удовольствие доставляла старику суровая веселость этой и других баллад Менестреля. Флоузы могли быть — да и бывали на самом деле — ворами и грабителями, головорезами и болотными разбойниками, и даже святыми и епископами. Однако каково бы ни было их призвание и чем бы они ни занимались, Флоузы неизменно смеялись над ударами судьбы, над происками врагов и нечистой силы, и их религией всегда было не столько христианство, сколько личная честь и достоинство. Назвать кого-нибудь из Флоузов лжецом значило для обидчика умереть на месте или оказаться вынужденным вести потом борьбу не на жизнь, а на смерть вплоть до самой своей кончины, Флоуз, который дрогнул бы перед лицом невзгод, тем самым ставил бы себя, как гласит старая поговорка, в положение изгоя без дома и имени.

Но интерес старого Флоуза к его далеким предкам диктовался не только праздным любопытством. Его продолжала преследовать загадка, кто же был отцом Локхарта. За этим вопросом, что призраком вставал перед ним по ночам, скрывалось ужасное предчувствие того, что, возможно, Локхарт приходится ему не только внуком, но и сыном. Именно поэтому он внес в текст завещания статью о бичевании, тем самым отчасти как бы признавая, что, если его подозрения оправдаются, он заслуживает быть поротым до тех пор, пока жизнь его не повиснет на ниточке, и даже дольше. Вопрос требовал ответа — пусть не при его жизни, так на протяжении всей жизни Локхарта —  и потому, разбираясь в старых документах, преданиях и письмах, Флоуз продолжал размышлять над возможными кандидатурами в отцовство. Всех их должна была объединять одна черта: в то время, когда был зачат Локхарт — Флоуз считал, что это произошло за восемь месяцев до его рождения, — все они должны были жить в пределах одной поездки верхом на лошади от Флоуз-Холла и должны были быть тогда в возрасте от шестнадцати до шестидесяти лет. Он отказывался верить, что его дочь — какими бы пороками она ни страдала — по собственной воле спуталась бы с пожилым человеком. Отца Локхарта скорее всего следовало искать среди тех, кому в то время было от двадцати до тридцати. Выписав когда-то несколько имен, старый Флоуз против каждого из них поставил возраст в то время, цвет волос и глаз, краткое описание основных черт лица, рост — и в тех случаях, когда смог, — указал размеры черепа. Поскольку в последнем случае подозреваемый должен был согласиться на то, чтобы Флоуз измерил его череп от лобной части к затылку и по ширине при помощи крайне заостренного циркуля, далеко не все соглашались пройти такое испытание, и в списке против имен тех, кто не дал на него согласия, стояли буквы «ВП» — «весьма подозрителен». За долгие годы старик накопил огромное количество любопытной антропологической информации, но ничто из нее не подходило под реальные черты Локхарта. Черты эти были абсолютно во всем флоузовские — такой же римский нос, такие же холодно-голубые глаза, льняного цвета волосы, — что еще более усиливало у старика чувство собственной вины и решимость добиться своего оправдания даже ценой того, что в процессе поиска такого оправдания может оказаться доказанным противоположное и он рискует войти в историю рода как Флоуз Кровосмеситель. Он был настолько погружен в свои изыскания, что не обратил никакого внимания на перемены, происходившие в последнее время с его женой.

Начав осуществлять свой план скорейшего доведения старика до смерти, миссис Флоуз решила играть роль ревностно исполняющей свои обязанности жены. Не отвергая более его домогательств, она, напротив, всячески поощряла его на то, чтобы спать с ней как можно чаще, подвергая тем самым сердце постоянному напряжению.