|
Однако же, хвала Господу, наружная дверь заперта на два висячих замка, да и внутри все было в порядке. Всюду толстым слоем лежала пыль. Затхлый воздух, кругом запустение, грязь. Магда сразу же принялась за уборку. Приехал на дрожках Вольский — поляк, но с ярко выраженной еврейской внешностью: черные глаза, острый с горбинкой нос, высокий лоб. Мягкий галстук, какие носят артисты или художники, причудливо расположился на груди, целиком закрывая манишку. Вольский привез Яше кучу предложений выступать в городах и местечках Польши, да и России тоже. Покручивая черный ус, он рассказывал с горячностью — с усердием человека, чье благополучие зависит от славы другого. Он уже составил для Яши расписание поездок — после того, как закроется сезон в «Альгамбре». Однако же Яша прекрасно понимал, откуда все это многословие и суета. Только провинция ждала его. Не было предложений ни из Москвы, ни из Киева, ни из Петербурга. А заработки в провинции ничтожны. Даже здесь, в Варшаве, все без перемен. Владелец «Альгамбры» упорно отказывался увеличить плату. Яшу расхваливают на все лады однако же клоунам и паяцам из-за границы платят больше. Это было просто непостижимо — такое тупое упорство хозяев. Доводы Вольского, его споры, его аргументы — все было бесполезно. Да и платили еще после всех. Нет, Эмилия права. Пока остаешься в Польше, так и будешь ходить в третьеразрядных артистах.
Вольский ушел, и Яша решил прилечь. Дворник обиходит лошадей, а Магда присмотрит, чтобы им задали вдоволь овса и напоили. Вся компания, попугай, ворона и обезьянка, расположились вместе, в одной комнате. Магда — тощая, костлявая, но ловкая и проворная, принялась скрести пол. От поколений крестьян она унаследовала, в придачу к услужливости, еще и силу. Яша дремал, просыпался, снова впадал в дремоту. Это был старый дом. По немощеному двору расхаживали куры, гоготали гуси, крякали утки — все, как в деревне. С Вислы веял легкий ветерок, и его дуновение доносило запахи Пражского леса. Внизу нищий крутил ручку шарманки, сквозь открытое окно доносилась мелодия — Яша узнал старую варшавскую песню. Бросить бы ему монетку, но совершенно затекли и онемели ноги. Снова таскаться по грязным дорогам, забираясь в местечки, в глухую провинцию. Опять давать представления в пожарных сараях? Нет уж, хватит с него! Мысли проносились в голове в ритме уличной шарманки. Уйти прочь, прочь отсюда, бросить все. Чего бы это ни стоило, необходимо вырваться из трясины. Если же нет, наступит день, когда и ему, Яше, придется бродить по улицам с такой шарманкой. Только что было утро, и вот уже настали сумерки. Магда принесла тарелку молодой картошки в сметане и с укропом. Он поел прямо в постели. Снова опустил голову на подушку. Когда же опять открыл глаза, был вечер. В спальне темно, но, должно быть, не слишком поздно, потому что слышно, как на улице холодный сапожник заколачивает гвоздь в ботинок. Здесь не было газового освещения, и при свете керосиновой лампы хозяйки шили, чинили, штопали, мыли, стирали, латали одежду. Какой-то пьяница воевал с женой, на него лаяла собака. Яша позвал Магду, но она, видимо, вышла. Откликнулась лишь ворона — Яша научил ее говорить человеческим голосом. Каждый раз, приезжая в Варшаву, Яша надеялся на благоприятные известия. Однако же рок, преследующий дилетантов, довлел и над ним. Никак не удавалось заключить выгодный контракт. Напротив, все хотели чем-нибудь от него поживиться. Яша сознавал, что это происходит из-за его собственного к себе отношения. Как он сам воспринимал себя — ниже по положению, необразованным, — так и они воспринимали его: интуитивно, сами этого не сознавая. Живя среди низших классов общества, сам из этой среды, он и вынужден был терпеть такое обращение. Эмилия была единственным чудом в его жизни, единственной тайной, надеждой на избавление, на спасение из той бездны, в которую его неотвратимо влекло. Само их знакомство было окутано тайной. |
