— Не совсем так. Его единственная слабость, если это можно так назвать, состоит в том, что он сентиментальный человек, романтик, если угодно. Никогда не знав истинной любви, он глубоко верует в нее.

— Вместо того чтобы отрицать ее существование?

— Не понимаю, как он может жить с этим.

Отвернувшись, Клио увидела перед собой небольшой, но вызывающий яркие воспоминания пейзаж, висевший на стене, возле которой она стояла. На нем была изображена ветряная мельница на берегу канала, весьма прозаический сюжет, но в работе чувствовался живой свет, который, казалось, изливался из нее.

— Это Рембрандт?

Уилл подошел и остановился рядом с Клио.

— Думаю, это одна из его ранних работ, — ответил он, глядя не на картину, а на девушку.

— Ты тоже разделяешь веру Мельбурна в истинную любовь? — спросила Клио, поймав его взгляд.

Ничего не отвечая, Уилл продолжал смотреть на нее, и от его пристального взгляда Клио бросило в жар. Она сопротивлялась желанию отвести взгляд и в конце концов сдалась.

— Думаю, меня вполне можно убедить в этом. — Мягко засмеявшись, Уилл взял ее руку и нежно поднес к губам.

— Что вы наденете? — с любопытством спросила леди Констанс, уютно расположившись в гостиной Клио. Она снова перешла от рассказа о посещении своих друзей к известию, что Клио обедает с премьер-министром и — что так же волнительно, с точки зрения доброй леди, — с ее внуком.

— Я еще не решила. — Все вечерние платья, которые Клио взяла с собой, были вытащены из гардероба и разложены для осмотра в соседней спальне, где только можно. — Я думала, что большую часть их отправила в Акору. — Клио была удивлена, как много оказалось нарядов, и в растерянности смотрела на платья из шелка, кружева и атласа, многие из которых были расшиты жемчугом и драгоценными камнями.

— Вы так и сделали, — отозвалась леди Констанс, — но в последний момент мы с вашей матерью решили, что их следует оставить здесь.

— Я понимаю, что должна поблагодарить вас, но все это приводит к тому, что я не могу решить, что лучше всего надеть сегодня вечером.

— Это зависит от многого.

— От чего? — Клио коснулась пальцами верхней юбки из газа, такой тонкой, что она, казалось, могла исчезнуть от соприкосновения с ее кожей.

— От того, хотите ли вы, чтобы внимание моего внука было приковано к премьер-министру или к вам.

— Думаю, первое. — Клио провела короткую — очень короткую — борьбу со своим благородством, которое, к счастью, молча сдалось, и выбрала платье из тонкого шелка с вплетенными в него золотыми и серебряными нитями, создававшими впечатление, будто в нем сияют и солнце, и луна.

Спустя час она встречала Уилла у низа сдвоенной лестницы, которая, изгибаясь в форме крыльев бабочки, поднималась из мраморного вестибюля на верхние этажи. Уилл был в вечернем костюме, который должен был бы оказывать смягчающий эффект на его внешность, но только подчеркивал его фантастическую красоту. Думая об этом и о том, как Уилл ужаснулся бы подобным описаниям, Клио вдруг почувствовала, что Уилл пристально смотрит на нее.

Платье было вырезано ниже, чем обычно носила Клио, и подчеркивало женственность ее форм. Корсет довольно высоко поднимал ей грудь, так что над лифом были заметны округлости, и еще больше выделял тонкую талию.

Из уважения к платью и к событию Клио соизволила надеть корсет, одно из тех орудий пытки, которых она старалась избегать любой ценой. Но честно говоря, это был полезный предмет женского туалета, который просто придавал изящество изгибам ее тела, а не портил их.

— Красивое платье, а ты… — Уилл кашлянул, — ты делаешь его просто потрясающим.