|
Наконец он оказался как раз там, где Capo нашел цепочку, только по другую сторону стены. Стал внимательно оглядывать все вокруг. Газеты и бумажки, пожелтевшие на солнце, сорная трава, бутылочки из под кока‑колы (жестянкам не хватало веса, чтобы перелететь через забор), винные бутылки, прохудившаяся железная тачка, несколько покрышек, железный лом, непонятный предмет, назначение которого невозможно было угадать, сгнившая балка. И рядом с балкой – кожаная сумка вроде мешка, элегантная, совершенно новая, известной фирмы, не имеющая ничего общего с хламом, который ее окружал. Монтальбано открыл ее. Внутри лежало два довольно увесистых камня, очевидно, засунутых туда в качестве балласта, чтобы сумка смогла описать задуманную кривую и упасть за ограду, и ничего больше. Он всмотрелся получше. Металлические инициалы владелицы были сорваны, но на коже сумки еще видны были их отпечатки: «И» и «Ш» – Ингрид Шёстрём.
– Мне ее хотят поднести на тарелочке с золотой каемочкой, – хмыкнул Монтальбано.
Глава десятая
Мысль принять блюдо, так любезно предлагаемое, со всем тем, что в нем могло оказаться намешано, пришла ему, когда он предвкушал, как сейчас примется за печеные перцы, оставленнные Аделиной в холодильнике в гигантском количестве. Поискал в телефонной книге номер Джакомо Кардамоне, в этот час шведку наверняка можно было застать дома. – Гто ты ездь в трубка? – Это Джованни. Ингрид дома? – Зичаз я изкать, ты подоздать. Он попытался догадаться, из какой части света эту горничную занесло в дом Кардамоне, но так и не смог. – Привет, гигант секса, как жизнь? Голос был низкий и с хрипотцой, как и следовало, чтобы соответствовать описанию Дзито, однако слова не произвели на комиссара никакого вдохновляющего действия, наоборот, он почувствовал, что сел в лужу: среди всех возможных имен его угораздило выбрать именно то, носителя которого Ингрид явно знала не только в лицо. – Эй, ты еще жив там? Или уже стоя спишь? Сколько ты сегодняшней ночью трахался, грязный ты тип? – Синьора, я… Ингрид ни на минуту не растерялась, а просто констатировала, без удивления или негодования: – Ты не Джованни. – Нет. – Тогда кто? – Я комиссар общественной безопасности, моя фамилия Монтальбано. Он ждал обеспокоенных вопросов и был тут же разочарован. – Ух, как здорово! Полицейский! И чего тебе от меня надо? Она продолжала обращаться к нему на «ты», даже поняв, что разговаривает с незнакомым человеком. Монтальбано решил продолжать на «вы». – Мне хотелось бы поговорить с вами. – Сегодня после обеда никак не могу, но вечером я свободна. – Хорошо, сегодня вечером мне подходит. – Где? Прийти к тебе в управление? Скажи мне, где оно находится. – Лучше нет, я предпочел бы менее людное место. – Вроде твоей спальни? – В голосе женщины слышалось раздражение, видимо, она заподозрила, что на другом конце провода кретин, пытающийся ее клеить. – Послушайте, синьора, я понимаю, что вы, совершенно справедливо, мне не доверяете. Давайте сделаем так: через час я буду в комиссариате Вигаты, вы можете позвонить туда и попросить меня к телефону. Хорошо? Его собеседница ответила не сразу, она раздумывала, потом решилась: – Я тебе верю, комиссар. Где и когда? Они договорились встретиться в баре «У Маринеллы», где в условленный час, в десять вечера, наверняка было пусто. Монтальбано просил ее никому ничего не говорить, даже мужу. Особняк семьи Лупарелло находился у въезда в Монтелузу со стороны моря, построен он был в девятнадцатом веке, тяжеловесный, защищенный высокой каменной оградой с коваными воротами, которые сегодня были распахнуты. |
