Я посмотрел ему в глаза, и заметил, что там тоже блестят слезы, хотя взгляд у него был твердый.

– Форрест, – сказал он, – в этом университете еще не было такого футболиста, как ты, и никогда не будет. Ты был лучшим!

Потом тренер Брайант отвернулся к окну и сказал:

– Счастливо, парень – жаль, что теперь тебе придется убрать свою задницу отсюда.

Так мне пришлось покинуть университет.

Сначала я вернулся в свой подвал, и забрал свои манатки. Бабба спустился к мне с парой банок пива и одну дал мне. Я никогда не пил пива, но теперь понимаю, почему этому парню оно так нравилось.

Бабба проводил меня до выхода из Обезьянника, и – вы не поверили бы своим глазам! – у выхода меня ждала вся футбольная команда в полном составе.

Они все стояли молча, а потом Снейк вышел вперед и пожал мне руку:

– Форрест, извини, что я тогда перебросил мяч.

А я ответил:

– Да ладно, Снейк, ерунда! – и тогда они все по очереди подходили ко мне и пожимали руку, даже старина Кертис, хотя у него рука была на бандаже, потому что он вышиб в Обезьяннике слишком много дверей.

Бабба предложил мне помочь донести манатки до автобуса, но я ответил. что дойду сам.

– Ну ладно, пиши, – сказал он. По дороге туда я проходил мимо здания Студенческого союза, но это было не в пятницу вечером, поэтому группа Дженни Керран неиграла, поэтому я сказал – ну и черт с ним. И сел на автобус.

x x x

Автобус приехал в Мобайл поздно ночью. Я не сообщил моей мамочке, что случилось, потому что она, наверно, разволновалась бы. Но когда я подошел к дому, то в ее окне горел свет, и когда я вошел, она стала кричать и плакать, как обычно, насколько я помню. Она сказала мне, что приключилось – оказывается, наша армия уже прознала про мои оценки в университете, и в тот же день к ней пришла повестка с требованием явится на призывной пункт. И если б тогда я знал, что потом случится, то никогда бы туда не пошел!

Через несколько дней мама отвезла меня на пункт. На всякий случай она дала мне с собой большую коробку с обедом – а вдруг я проголодаюсь по дороге, куда они нас повезут. Там было примерно сотня парней и пять или шесть автобусов. Огромный парень, сержант, орал на них на всех, а мама подошла к нему и сказала:

– Не понимаю, как вы можете забирать моего сына он ведь ИДИОТ.

А сержант только посмотрел на нее и сказал:

– А что вы себе думаете, мадам, остальные у нас что – Эйнштейны? и снова стал орать. Скоро он начал орать и на меня, и мы погрузились в автобус и поехали.

Со времен школы для психов люди всегда орали на меня: и тренер Феллерс, и тренер Брайант, и их амбалы. и теперь в армии. Но вот что я вам скажу – в армии на меня орали громче, дольше и противней, чем где бы то ни было! Они ВЕЧНО были недовольны. Кроме того, их никогда не интересовали мыслительные способности людей – они больше напирали на разные части тела и всякие процессы, сопутствующие пищеварению. Чаще всего, прежде чем орать, они называли тебя «жопой» или «засранцем». Иногда я думал – а не служил ли Кертис в армии до того, как начать играть в футбол?

Мы протряслись в автобусе наверно не меньше ста часов, и прибыли в Форт Беннинг, что в Джорджии, и я подумал – 35:3! Это счет, с которым мы обставили «Псов Джорджии». Условия в казарме были немного получше, чем в Обезьяннике, зато еда хуже. Правда, жрать давали до отвала.

А в остальном, на протяжении нескольких месяцев от нас требовалось только делать то, что нам говорили и выслушивать их крики. Если мы делали что‑то не так, то нас просто заставляли куда‑нибудь бежать или чистить туалеты. Еще нас учили стрелять из ружья, бросать гранаты, и ползать на животе.