– С тех пор как в городе стали известны имена убийц, в моем доме побывало великое множество людей. Приходили целые делегации от школ и рабочих коллективов. Деньги несли, вещи, коробки с конфетами. Но молоток исчез.

– Вы найдете ему замену?

– Уже. Он чуть другой, но тоже в рабочем состоянии. А помните, Павел Николаевич, в самом начале нашего знакомства я сразу сказала вам, чем все это закончится? Не забыли? Я заявила вам, что жены у этих подонков окажутся в больницах, у детей обнаружатся опасные заболевания, а рабочие коллективы, где трудились эти сволочи, завалят слезливыми письмами прокуратуры, редакции газет и журналов.

– Да, не забыл. С другой стороны, могу напомнить о том, как я предлагал вам перейти на службу в наше учреждение.

– Но я и не отказывалась! – с улыбкой ответила женщина. – Я и сейчас не возражаю. Как говорится, бери меня – я вся твоя!

– Заметано! – радостно воскликнул Пафнутьев, поднимаясь из-за стола. – Вот отгремят наши грозы, и мы с вами поговорим на эти темы.

– Надеюсь, Павел Николаевич, у нас с вами будет повод встретиться и пораньше, до того как отгремят наши грозы, – уже от двери произнесла женщина странные слова.

Чем дольше Пафнутьев думал о них, тем в большую озадаченность впадал.

К вечеру он довел себя до такой взвинченности, что, уже не колеблясь, позвонил Шаланде и произнес сдавленным голосом:

– Жора, есть разговор.

Пиво в них налито было явно с излишней щедростью. Продавщица знала, кому угождала, несмотря на гражданский наряд Шаланды.

– Что-то Худолей задерживается.

– Дела у мужика, – пояснил Пафнутьев.

– У Худолея дела?! – Шаланда в голос расхохотался. – С любезной компашкой никак расстаться не может!

– Придет, – терпеливо протянул Пафнутьев. – Сознательно опаздывает. Не торопится. Дает нам с тобой посекретничать.

– А есть о чем?

– Найдется.

– Опять, наверное, про своих убивцев песню затянешь?

– Про них, родимых, – тяжко проговорил Пафнутьев.

Шаланда поднес кружку к губам, не торопясь выпил не меньше половины.

Потом он отставил посудину подальше, вытер губы, наконец-то поднял глаза на Пафнутьева и изрек:

– Ну?..

– Две недели ребята на свободе. А я места себе не нахожу.

– Ты их ребятами называешь? Ну-ну! Можно и поласковей словцо подобрать. Слушай сюда, Паша. Я тебе сейчас такое скажу, что ты за голову схватишься и пиво тебе в глотку не пойдет.

– Валяй, – покорно проговорил Пафнутьев.

– Да, две недели назад я распахнул перед ними ворота. Дышите, убийцы, воздухом свободы. Истосковались небось по ней, родимой? Это я им на прощанье сказал и кое-что добавил. Сейчас многие произносят эти слова при прощании. Я от всей души выдал им их напоследок.

– Может, и мне скажешь, что это за слова такие заветные?

– Отчего ж не сказать хорошему человеку и давнему собутыльнику Паше Пафнутьеву. «Берегите себя», – сказал я убивцам напоследок. Знаешь, что они мне ответили на это мое отеческое напутствие?

– Знаю.

– Неужто знаешь? – Шаланда от удивления откинулся на спинку стула. – Скажи! Не томи душу!

– Ничего они тебе не ответили.

– Точно, Паша! Ни словечка не обронили! Ни один! Глаза в землю, молча мимо прошли и…

– И?.. – Пафнутьев усмехнулся.