– Ну, как же, Зинаида Аркадьевна! – воскликнул Анфертьев. – Такая прекрасная погода! Желтые листья на деревьях стали полупрозрачными и светятся на солнце… – Анфертьев чувствовал, что Зинаида Аркадьевна вот-вот перебьет его, что в своих владениях она не вынесет этой осенней крамолы, и торопился нанизывать слова на некий шампур, сверкающий солнечным лучом в сумрачной комнате бухгалтерии. – Да, листья, покрытые изморозью, стали похожи на сотенные купюры…

– Мне бы ваши заботы, Вадим Кузьмич! – бросила Зинаида Аркадьевна. В самом величании по имени-отчеству слышалось пренебрежение, преувеличенными почестями она как бы ставила человека на место. Никто не осмелился поддержать Вадима Кузьмича в его восторгах, а лишь когда Зинаида Аркадьевна скрылась за своей дверью и заворочалась, заворочалась в тесной клетушке, натыкаясь на стол, стул, звеня графином – любила главбух выпить утречком стакан-другой холодной воды, – только Света Лунина подала голос:

– Да, погода сегодня сказочная! – В ее словах прозвучало извинение за невежливость начальства.

– Как жизнь, Света? – Вадим Кузьмич протиснулся мимо Сейфа и, сжавшись, сумел усесться рядом с Луниной – это было его обычное утреннее место.

– Кое-как, Вадик, – Света неуловимым движением руки поправила волосы, одернула манжеты белой блузки, которую куда вернее назвать мужской рубашкой, только размер у нее был небольшой, скорее всего сорок четвертый.

– Ничего не болит?

– Нет, спасибо. А у тебя?

– Что-то беспокоит, но что именно, никак не могу понять. У тебя бывает такое?

– Редко. Обычно я всегда знаю, что меня беспокоит, – Света улыбнулась, и Анфертьев невольно залюбовался ее лицом. Легкий пушок на щеках светился, Вадим Кузьмич не удержался и несколько раз щелкнул внутренним своим затвором и навсегда спрятал в себя изображение Светы. Потом он часто будет рассматривать эти портреты – темный свитер, белые уголки воротника, мягкую волну волос, смущенный взгляд девушки, которая, конечно же, понимала, что Анфертьев смотрит на нее куда внимательнее, нежели требовалось для невинной беседы, впрочем, это видели все обитатели бухгалтерии.

– Перестань рассматривать меня, – сказала Света не очень строго, скорее просяще.

– Я не рассматриваю, я любуюсь, – прошептал Анфертьев заговорщицки. Он быстро коснулся пальцами рукава свитера, белой манжеты, свежего маникюра…

– Все проверил? – спросила Света. – Везде порядок?

– Сносный. А у меня в последнее время что-то ноет, ноет, – Вадим Кузьмич в рассеянности похлопал ладонью по прохладному боку Сейфа, по его облезлой стенке, выкрашенной когда-то под мрамор. Краска во многих местах отвалилась, обнажив железную сущность этого угрюмого предмета первой необходимости любой бухгалтерии.

– Влюбиться тебе надо, – посоветовала Света, раскладывая на столе ведомости.

– Уже, – чуть слышно ответил Анфертьев, но это словцо, которое он скорее выдохнул, чем произнес, услышали все женщины. Оглянувшись, Вадим Кузьмич увидел улыбающиеся, еще не изувеченные денежными расчетами лица.

– Кто же она? – хмуро спросила Зинаида Аркадьевна. Никто не заметил, как появилась она в проеме своего кабинета – широко расставленные ноги, мощная квадратная фигура, тяжелое, неподвижное лицо.

– О! Зинаида Аркадьевна! Так ли уж важно, кого я назову, – Вадим Кузьмич поднялся, ухватившись за медное кольцо Сейфа – этот штурвал, послушный тонким пальцам Светы. Он покрутил его вправо, влево, подергал, но без ключа кольцо оставалось неподвижным.