Терпеливо выслушал извинения, потом благодарности, потом комплименты. Митин голос звучал высоко, дрожью натянутой струны в нем звенело радостное возбуждение.

– Ну, что, старичок, – проникновенно сказал наконец Мергень. – Поздравляю… – И выдержал театральную паузу. Вот уж на этот разговор денег жалеть не стоило.

– Что? Как? С чем? Ты о чем? – взвился Митя, с надеждой хохотнув. Голос его стал бархатным.

«Гормоны, гормоны, – печально подумал Саша. – Вот мне бы так… Нет, уж кому бы жаловаться, а меня Бог не обидел. Или природа…» Главная часть тела по-прежнему работает как часы. И однако, волнения, вызванные свойствами Алисы, – совсем юная, а какая фактура, какой профессионализм! – уже затихают. Быть может, профессионализм все же чрезмерен. Или недостаточен, что, в сущности, то же… Все слишком, все как-то чересчур. Искусственные восторги, экзальтация – в его годы возбуждение, верно, не может длиться так долго. Нужен отдых. Перерыв. Пауза. Сделай паузу – скушай «Твикс»…

Он знал себя: скоро движения души в сторону Алисы вовсе исчезнут, а следом угаснут и движения тела… И снова – пустота. Кто знает, сколько она продлится… А впереди зима – глухое, темное время. За ней неизбежно – весна. Еще хуже! Вот к весне Алису и прибережем, а сейчас отставим. Но и оставим – под наблюдением. Маленькая манипуляторша – беспомощная в своей простенькой хитрости девочка-женщина – побудет пока под колпаком. Все вернется… Еще вернется… Ведь это же не конец!

– Как с чем? – спохватился он наконец. Эта пауза, кажется, уж слишком затянулась. Нельзя так выпадать из реальности. Как я все-таки устал. – Как это с чем? Конечно, с победой! Девочка, безусловно, твоя. Ну, старичок, ты даешь. Давно я тебя не видел. А ведь ты совершенствуешься. Завидую!

И, пропуская Митин смущенный лепет и воркующие отрицания, веско добавил:

– Но ты, знаешь, и сам поберегись. Краснел, краснел, я видел. Когда? Да все время! Смущался и краснел. Мальчик маленький… Смотри, предупреждаю… Ну так как, в Тверь берешь ее? Да-да, не в Тверь. Конечно. В Кострому. К волкам, короче. Ах, только потому, что Сашка просил? Уговаривал? Ну-ну… Дело молодое… Нравится, нравится она ему. А кому нет? Мне? Ах, брось! – Мергень позволил усталости придать голосу естественность. – Я люблю зрелых женщин, уж ты-то знаешь…

Но это была опасная тема, даже сейчас, когда после отъезда Ады в Штаты прошло четверть века. Да, конец восемьдесят второго. Значит, ровно двадцать пять лет. Все они были влюблены в свою учительницу. Началось это безумие в седьмом классе, стоило ей появиться в школе со своей пединститутской скамьи, а кончилось… Да кончилось ли? Когда бывшая учительница уехала, они с Огневым были на втором курсе, и оба сходили с ума от любви и ревности… Оба, как выяснилось прямо перед ее отъездом, когда и разразился скандал, были обмануты, и это объединяло. Что там, они стали тогда почти братьями… Они ревновали к победителю. А им, как оказалось, с девятого класса был Рыжий. Веня Рубин – одноклассник и друг. Очень взрослый и очень зрелый. Друг, да. Такой, что ни словом об особых отношениях с Адой за все пять лет не обмолвился. А ведь был мальчишкой – по возрасту. Ровесником. Рыжий уехал за ней следом – не один, конечно, а с родителями. Но добился выезда сам. До смешного просто – женился на специально присланной Адой американке. Ковер-самолет перенес Рубина через океан, и он оказался рядом с учительницей сперва на Земле обетованной, а вскоре и в Калифорнии.

Вот почему жизнь стала такой горькой. Все казалось безнадежным и остро непереносимым.