И везет за собой двух растерянных детей и брюзжащую няньку.

Она всю жизнь подчинялась порыву. Он налетал на нее невесть откуда, а потом так же неожиданно оставлял, но результаты его были всегда неутешительны. Так она вышла замуж за Гарри. Ее заворожили его ленивая забавная манера смеяться, выражение голубых глаз, в котором таилось гораздо меньше, чем она думала. Не много потребовалось времени, чтобы разобраться в этом, но какой прок в поздних сожалениях. Дело сделано. И вот теперь она здесь, у нее двое детей, и в будущем месяце ей исполнится тридцать.

Нет, не беднягу Гарри нужно винить и не бессмысленную жизнь, которую они вели. Ни при чем и друзья с их шальными проделками, светская болтовня и тот непристойный вздор, который нашептывал ей на ухо Рокингэм. Причина — только в ней самой. Слишком долго она играла недостойную роль. Она согласилась быть той Доной, какую требовал от нее свет: восхитительной, легкомысленной, всеми обожаемой женщиной. Она равнодушно выслушивала комплименты как естественную дань своей красоте, была временами дерзкой, кокетничала с поклонниками. Но все эти годы в ней жила другая Дона — неизвестная и таинственная, которая стыдилась за нее. Эта женщина — ее двойник — знала, что жизнь безгранична и необъятна, в ней есть страдание и любовь, добро и зло.

Сидя в карете и вдыхая свежий деревенский воздух, она вспоминала теплый смрад лондонских улиц, тяжелое, давящее небо над городом. Затем мысли ее перешли на Гарри, она вспомнила, как он зевает, отряхивая полы камзола, как лениво смеется, в памяти всплыла насмешливая улыбка Рокингэма… Да, она должна уйти из этого умирающего мира, пока западня окончательно не захлопнулась за ней.

Отчего-то вспомнился слепой уличный торговец. Он всегда сидел на одном и том же месте и весь подавался вперед при звяканье монет. Вспомнился мальчишка-разносчик из Хеймаркета, обычно он прогуливался с подносом на голове, зычно выкрикивая названия своих товаров. Как-то он поскользнулся, зазевавшись, и шлепнулся прямо в канаву с нечистотами, в которую посыпались и все его товары. Неожиданно она ощутила одуряющий запах духов, услышала ровный гул голосов, смешки, увидела короля и всю его свиту в королевской ложе переполненного театра. На дешевых местах простой люд стучит ногами и кричит, чтоб начинали. На сцену летят апельсиновые корки. И тут Гарри, как это часто с ним бывало, начинает мелко трястись от смеха — то ли от происходящего в театре, то ли оттого, что он много выпил. Перед окончанием спектакля он мирно похрапывает в кресле, а повеселевший Рокингэм прижимается к ней коленом и шепчет что-то на ухо… Он позволяет себе эти вольности, потому что однажды под влиянием порыва она позволила себя поцеловать?

Из театра ехали ужинать в «Лебедь». Это место всегда вызывало в Доне отвращение. Ее уже не прельщала роль единственной законной жены среди любовниц. Вначале, правда, это обстоятельство обостряло восприятие. Было забавно ужинать с Гарри там, куда ни один муж не приведет своей жены, сидеть в компании городских распутниц, видеть лица друзей Гарри: сначала они были шокированы, потом очарованы, охвачены нервным перевозбуждением, как школьники, забравшиеся в запретное место. Но ей порой становилось стыдно, неуютно и одиноко, словно на маскараде она была одета в костюм с чужого плеча.

— Тебе нравится возбуждать городские сплетни, в тавернах уже судачат о тебе, — говорил, посмеиваясь, Гарри. А может быть, это был упрек, прилив раздражения? Он никогда не кричал на нее, не оскорблял, как бы вызывающе и безрассудно она себя ни вела.