— Какой семье? — возвысил голос Майкл. — Его клонировали в котле или еще в какой-то чертовой посудине. У него не могло быть семьи.

Люк сощурился.

— У него были мы.

С прошлой ночи лицо Джека Роджерса не изменилось, но это был уже не Джек.

— У него были мы, — согласился Джек.

Когда Майкл сунул руку под пиджак, чтобы ухватиться за рукоятку пистолета в плечевой кобуре, Карсон отступила на шаг, потом на второй, к двери.

Судебно-медицинский эксперт и его помощник не двинулись на них, наблюдали в молчании.

Карсон ожидала, что дверь заперта, но она открылась.

Ни за порогом, ни в коридоре никто не преграждал им путь.

Она покинула секционный зал номер два. Майкл последовал за ней.

Глава 8

Эрика Гелиос, менее чем день тому назад покинувшая резервуар сотворения, в котором ее вырастили, нашла, что мир — дивное место.

Но и ужасное. Благодаря своим уникальным психологическим особенностям она никак не могла отделаться от чувства стыда, хотя боль после ударов Виктора смыл долгий горячий душ.

Все поражало ее и, по большей части, радовало, как, скажем, вода. Из распылительной головки она падала сверкающими струйками, которые поблескивали в свете ламп на потолке. Прямо-таки жидкие драгоценные камни.

Ей нравилось, как вода стекает к сливному отверстию по золотистому мраморному полу. Прозрачная, но видимая Эрика наслаждалась и тонким ароматом воды, ее чистотой. Глубоко вдыхала запах мыла, облаков пара, которые окутывали ее и успокаивали. А какой свежестью пахла кожа после душа!

Получив образование методом прямой информационной загрузки, Эрика вышла из резервуара, зная о мире все. Но факты и личный опыт — не одно и то же. Миллиарды байтов информации, поступившей в ее мозг, нарисовали жалкое подобие той реальности, которая окружала Эрику. Все, что она узнала в резервуаре, было единственной нотой, сыгранной на одной гитарной струне, тогда как настоящий мир являл собой симфонию удивительной сложности и красоты.

И единственным, что она нашла уродливым, было тело Виктора.

Рожденный от мужчины и женщины, унаследовавший все болезни человеческой плоти, Виктор принимал экстраординарные меры, чтобы продлевать свою жизнь и поддерживать бодрость. Его тело испещряли шрамы, покрывали наросты.

Отвращение, которое она испытывала, говорило о ее неблагодарности, и Эрика этого стыдилась. Виктор дал ей жизнь, а взамен просил лишь любовь… или что-то вроде нее.

Хотя она скрывала свое отвращение, Виктор, должно быть, его почувствовал, потому что постоянно сердился на нее во время секса. Часто бил, обзывал всякими словами и вообще обращался с нею крайне грубо.

Даже по информации, полученной методом прямой загрузки, Эрика знала: их секс не был идеальным (или даже обычным).

Но, несмотря на то что в их первое утро любви Эрика подвела Виктора, он все еще питал к ней нежные чувства. Когда все закончилось, он ласково шлепнул ее по заду (и куда только подевалась ярость, с которой он отвешивал ей оплеухи и осыпал ударами) и сказал: «Все было хорошо».

Она знала, что он лишь подслащивал пилюлю. Все как раз было нехорошо. Ей предстояло научиться видеть красоту в его уродливом теле, точно так же, как люди со временем научились видеть красоту в уродливых картинах Джексона Поллака.

Виктор ожидал, что она сможет поддержать разговор во время приемов, которые он иногда устраивал для городской элиты, а потому в ее мозг закачали содержимое многих томов искусствоведческой критики.

Кое-что из написанного в этих томах вроде бы не имело смысла, но она могла чего-то не понимать в силу своей нынешней наивности. Обладая высоким коэффициентом умственного развития, обретя больший опыт, Эрика не сомневалась, что сможет понять, как уродливое, мерзкое, отвратительное на самом деле оказывается прекрасным.