— Но ведь сражение состоялось до объявления войны… — начал было один из гражданских.

— А как же «Бель Пуль» в семьдесят восьмом? — воскликнул адмирал Парр.

— Матросам и офицерам нашей эскадры дела нет ни до каких деклараций, — продолжил сэр Джозеф. — Они далеки от государственных вопросов, и просто выполняют приказы Департамента. — Их обстреляли первыми, потом они исполнили свой долг, точно следуя полученным инструкциям, заплатив за это немалую цену и оказав огромную услугу своей стране. И если их лишат установленной обычаем платы, если Департамент, чьи приказы они выполняли, позволю сказать, присвоит деньги, — то результат такого действия на причастных офицеров, уже считающих себя богачами и рассчитывающих на эти суммы, будет … — он затруднялся подобрать слово.

— Плачевным, — вставил контр-адмирал Синего флага.

— Плачевным. А воздействие такой меры на флот в целом, у которого больше не будет такого блестящего примера, говорящего чего можно достичь рвением и решительностью, окажется гораздо более масштабным, гораздо более прискорбным. Этот случай допускает свободное толкование, милорд — прецеденты противоречат друг другу, и ни один из них не рассматривался судом — и я глубоко убежден, что в интересах Департамента будет толковать его в пользу офицеров и матросов. Это не повлечет больших расходов для страны, а благой пример вернет этих расходы сторицей.

— Пять миллионов звонкой монетой, — раздался среди всеобщего гама возбужденный голос адмирала Эрскина. — Неужели и вправду так много?

— Кто из старших офицеров причастен к этому? — спросил Первый лорд.

— Капитаны Саттон, Грэхем, Коллинз и Обри, милорд, — сказал секретарь. — Вот их документы.

Пока Первый лорд просматривал бумаги, наступила тишина, нарушаемая только скрипом пера адмирала Эрскина, который перевел пять миллионов в фунты стерлинги, а потом разделил итоговую цифру на обычный процент от доли добычи. Полученный результат заставил его присвистнуть.

Увидев бумаги, сэр Джозеф понял, что игра проиграна: его новый начальник не разбирался в делах флота, зато был старым парламентарием, прожженным политиком, а тут сразу два имени, которые для нынешнего правительства как красная тряпка для быка. Саттон и Обри могут превратить этот чертов расклад политических сил в неустойчивое равновесие, а два других капитана не имеют ни в парламенте, ни в обществе ни на службе веса, на который можно было бы рассчитывать.

— Саттона я знаю по Палате общин, — заявил Первый лорд, скривив рот и делая на бумаге какую-то пометку. — А вот капитан Обри… знакомое имя…

— Сын генерала Обри, милорд, — шепнул секретарь.

— Ах, да. Депутат от Большого Клэнгера, так яро нападавший на мистера Аддингтона. В своей речи о коррупции он приводил слова своего сына, насколько припоминаю. Он часто цитирует его. Так-так.