|
Легкость — неуловимое сияние молодости. Немногим удается сохранить этот блеск на всю жизнь. Это как божественный дар: кто-то не замечает его, не знает, как им воспользоваться, а кто-то аккуратно творит из него свое призвание. Фрэнки был влюблен в свое дело. Лицо его светилось счастьем. То, что он делал, было прекрасно — это знал он сам, и это понимали зрители.
Он был чрезвычайно подвижен, музыкален и наполнен некой летучей субстанцией, слагавшейся из ощущения собственной силы, предвкушения перспектив и постоянной влюбленности в очередную красотку. Он весь светился интересом к собеседнику и, казалось, обожал весь мир. Однажды вечером отец протянул ему письмо, полученное по почте. Оно начиналось с дружеского «Привет!» и было подписано президентом Америки. Президент сообщал, что Фрэнсис Альберт Синатра должен явиться для дачи присяги и несения службы в рядах армии Соединенных Штатов. Стандартная повестка. Приглашение не на парад, не на чаепитие в Белом доме, а на войну! Достала она уже всех! Европу разгромили, теперь подавай второй фронт — американцев к ружью! — Эта чертова война никогда не кончится! — Лохматые брови Мартина свирепо ерошились. — Они уже гребут всех, кого попало. Даже знаменитого певца, между прочим, уже не мальчишку, вдобавок семейного и с врожденной травмой уха! Черт! Есть надежда, что ты будешь петь в каком-то полковом оркестре. Не пошлют же они тебя стрелять! — Ты о чем, старик?! — Фрэнк побагровел. — Я не трус. По фигу мне эти сраные пули! Отсиживаться в окопе не стану. — Он поморщился, схватился за голову: — Но карьера! Стоит на месяц отлучиться — и найдется с десяток «заместителей». А контракты с бродвейскими театрами?.. Черт! Все коту под хвост! — Зря ты так. Второго Синатры нет! — Но я не хочу потом начинать все сначала! После шумных семейных дебатов решено было вновь обратиться к Вилли Моретти. На этот раз Вилли сказал, что пора бы им познакомиться с самим Багси, фамилию которого произносили шепотом. Отец и сын Синатры на следующий день вылетели в Нью-Йорк.
«Матерый враг полезней трех закадычных слабаков-друзей»
Расположившись в кресле первого класса и потягивая виски, Мартин решил поставить сына в курс дела: — Звали его Бенджамин Зигельбаум, он родился в бандитских трущобах Бруклина году этак в девятьсот третьем — девятьсот пятом… Ну, считай, лет на пять моложе меня. Выходит, сейчас Багси уже сорок с хвостиком… — Па, может мы будем говорить потише? — Фрэнк кивнул на соседа по креслу, занятого чтением немецкой газеты с фото Гитлера на первой полосе. Фюрер, с вдохновенным лицом параноика, выступал перед толпой. — Этот немец ни бельмеса не сечет по-нашему. Я проверял. Смотри… Синьор! Простите, вам не мешает наш разговор? — обратился Мартин к американцу по-итальянски. — Какое симпатичное лицо! — Он ткнул в фото фюрера. Тот не поддержал беседу. Пожал плечами и попросил перейти на английский или, в крайнем случае, на немецкий. Убедившись, что его соседи к беседе не расположены, он вынул из коробочки, выданной авиакомпанией, розовые затычки и вставил их в уши. — Так-то оно лучше! — Мартин вернулся к прерванному разговору. — Так вот, рассказываю тебе про интересный фильм, — он подмигнул, довольный конспирацией. — О пареньке Багси. Его отец, еврейский иммигрант из России, гробил здоровье на швейной фабрике, зарабатывая жалкие копейки. Денег не хватало на пропитание пятерых детей. Видя, как мучается отец, Бен еще в раннем детстве поклялся: он никогда не будет надрывать спину «честным трудом» ради наживы чужого дяди. |
