– Или лежала лицом вниз. Далее, смотри: вот отдельные капли крови – здесь… здесь… А вот на джинсах. Характер расположения капель говорит о том, что слетали они сверху, в лежачем ее положении они туда никак не могли попасть, но и стоять бы Зоя при таком ранении не могла… Короче, мальчики, это – чистое убийство, грубое и неизобретательное. Думаю, убили ее не здесь. Сюда ее принесли, как и орудие убийства, то есть камень.

Дагоев поднялся по склону к женщинам и двум подошедшим подросткам, обратился к ним:

– Уважаемые, не подскажете, в каком месте можно найти подобный камень?

– В карьере, – затрещала говорливая кума тетки Вари. – В нем добывали песчаник, но давно, очень давно. Карьер заброшен, а мы, когда кому надо курятник, там, сложить, бордюрчики, там, сделать или для другой какой надобности, за ними с тачками ходим. У кого машина, тем легче, а мы – с тачкой… Даровой же! И недалеко.

Тело погрузили в машину уже ночью. Вне населенного пункта ночь была особенно темной, как черная дыра в космосе. Шурик вызвался доставить домой Дагоева и Таничева, по пути он задавал обоим множество вопросов, которые не успел задать во время составления протокола.

На рассвете Шурику прямо во сне пришла мысль, от которой он проснулся в холодном поту и больше не заснул. Если бы мама зашла и увидела его, то подумала бы, будто у сына поднялась высокая температура. Шурик лежал, уставившись в стену, завешанную плакатами любимых певцов, и сам на себя не был похож: его лихорадило от жутких дум, и лихорадка передалась телу. И чем больше он думал, тем отчетливее заползало в его сознание чувство вины вместе со стыдом. А еще говорят, что совесть сейчас в дефиците! Но какая же это паршивая штука – совесть, просто отрава, а главное, он сам себе осложнил жизнь.

Шурик понял, что лежание в кровати способствует дальнейшему угнетению его и без того ослабевшего духа. Он встал, принял душ, выпил растворимого кофе – чтобы лишь бы чем-то заполнить время. А чем его заполнишь, если на душе так неуютно из-за собственной недальновидности и поспешности? В половине девятого он взял трубку, сел с ней у себя в комнате и все не решался позвонить: вдруг человек еще спит? Шурика хватило на десять минут выдержки, затем он нажал на кнопки.

– Викентий, я вас не разбудил?

– Нет. Что случилось?

– Я по поводу вчерашнего убийства, – зачастил Шурик, мечтая, чтобы Викентий ему не отказал. – Мне нужно с вами встретиться: это срочно, очень срочно!

– Ты за ночь нашел новые улики?

Конечно, опер иронизирует, его отношение к сыну прокурора было известно Шурику, но другого человека, облеченного полномочиями, под руками не было и не предвиделось. Поэтому Шурик с уверенностью сказал:

– Да, нашел. Очень важную улику!

– Хорошо, через полчаса – в отделении.

Шурик понесся вниз, чуть не сбил с ног мать, которая попыталась остановить сына – он ведь еще не завтракал. Да куда там: мальчик вылетел во двор пулей.

Вопреки ожиданиям Шурика Викентий выслушал его хоть и бесстрастно, зато терпеливо. А Шурик-то волновался, ох, как он волновался, на экзаменах он так не волнуется. Впрочем, экзамены – это ерунда, если знаешь предмет. А сейчас ему было намного хуже, потому что он был косвенно виновен в убийстве Зойки, и его в жар и в холод бросало от одной этой мысли. От волнения он взмок, достал платок, вытер лицо. Викентий воспользовался паузой:

– Шурик, ты столько всего наговорил… я не понял, кого ты подозреваешь? Мужа Полины? А основания?

– Яна с нами не было, когда я рассказывал о Зое!

– Угу, – протянул Викентий абсолютно индифферентно.