Бедный дядя, три года понадобилось ему восстанавливаться после смерти моего отца и его брата, а теперь старший сын и наследник!

Тем не менее король принял весть о трагедии на удивление стойко, самолично допросил слуг, переговорил с еле передвигающимся после дороги епископом. И добравшись до замка, первым делом посетил бывшие покои Генриха, и, спустившись в конюшню, даже приласкал его любимого жеребца. После чего повелел считать отныне наследником короны своего второго сына — шестилетнего герцога Ротенбурга Фридриха.

Как сообщил тут же его величество, во время его пребывания в Византийской империи он настолько сдружился с императорским домом, что договорился о помолвке младшенького с византийской царевной!

Так что я поздравил малыша, уверив его, что все царевны за морем сказочно прекрасны, а Византийская империя — невероятно богата. В общем, у Генриха нет слов, жалко, но не о том сейчас нужно думать.

Только похоронили принца, только разобрался с тезкой, обещая всячески помогать и, когда придет время, присягнуть… Голова черт-те чем занята. Шаги в пустых коридорах глухим эхом отзываются, темнотища, по случаю ли похорон или просто у Конрада такое настроение, что коридоры замка практически не освещаются, того и гляди убивец из-за угла с кинжалом выскочит или сам на лестнице навернешься. Приходится слуг с факелами вперед себя посылать. И тут меня действительно хватают за рукав.

— Что такое? Кто допустил? А, это ты, Эберхард? Пойдем выпьем, что ли. Только не здесь, не дворец — склеп! Пойдем в город, знаю я один трактир.

— Да постой ты, окаянный! — Эберхард бесцеремонно тянет меня в узкий коридор, так что мои слуги едва поспевают за нами. Неужели стервец узнал, где тайный проход в винный погреб?

— Пойдем-пойдем, разговор есть. Проходи, у меня тут камора. А вы, орлы, за дверью подежурьте, узнаю, что нас кто-то подслушивал, лично уши пообрубаю.

Послушались «орлы», даже не подумали, на каком это основании Бамбергский епископ им — герцогским ближникам — уши рубить станет. Тугодумы!

Вошли. Клетушка крохотная, норка сухонькая, у преступников камеры, пожалуй, шире будут, без окна даже, ложе узкое у стены в нише, шкурой медвежьей застлано, столик, пара табуретов. Надо будет узнать, как и главное, для чего в королевском замке такое помещение сделали. Непривычная теснота давит, так что стоять, темечком потолок подпирая, не хочется. Сразу сел и тут же на столе кувшин вина обнаружил. Знать, встреча неслучайная, ждал меня епископ.

— Здесь нас никто не услышит. Я бы с тобой, конечно, и в трактир пошел, да только время нонче поджимает. Ты выпить хотел? — Кувшин хвать, и сам первым отпил. Дело серьезное, коли решил, что я его могу в отравители записать.

— Я из Бамберга своего медикуса привез. Нормальный парень, в Париже учился, сначала при кафедральной школе под епископом парижским, а потом, когда лаяться с ним надоело, со всей школой переехали на гору Святой Женевьевы. Еще потом где-то учился, уже не упомню. Из сестры моей, греховодницы, крысиный яд выгнал, который она откушать изволила из-за несчастной любви. Совсем уже девка загибалась, он ее землю жрать заставил, воды в нее — бочку не меньше влил. Спас, в общем. Жаль, не успели Генриха с того света достать. — Он вздохнул и, отхлебнув еще, передал мне. — В общем, это присказка, а сказка впереди. Дружок мой — ученый лекарь давеча смотрел его величество и сказал, что тот, — Эберхард покосился на дверь и продолжил шепотом, — не жилец он, Фридрих.