Иван Артемьевич призвал друзей к рюмкам, а потом коротко досказал остальное:

— Потом, только жениться успел, меня в Алапаевск, оттуда — в Нязепетровск. Там Надежда родилась, а я ремонтом командовал да бригады готовил. И за это орден дали — Трудовой. А потом — к вам, на новое депо… — Иван Артемьевич удивленно развел руками: — Верите? Оглянуться не успел, а уж к пенсионной черте подкатил. По пути и жизнь направилась. Оказывается, не только возле котлов топтались, но и семью извернулись устроить, нужду через плечо бросили, а сегодня дочь, как полагается, выдаю! Продолжаться будет Иван Кузнецов!..

Гости, отплясав до устали, волнами приливали к столу, и только тогда было заметно жениха и невесту, которые встречали их угощением, словно на свадьбе они были не главными людьми, а только для того, чтобы заботиться о других. К тому же они только двое и оставались трезвыми, хотя и остальная братия лишку перехватить остерегалась, так как за столом неколебимо высился глава дома, строгий наставник и бдительный блюститель порядка и нравов паровозной артели.

К полуночи свадьба пошла неровно. Кто-то уже успел отдохнуть незаметно и призывал к новому веселью. Мужики, ублажив себя воспоминаниями и не забыв попутно обговорить текущий момент, вспомнили о женах и, присоединившись к ним, снисходительно терпели их разговоры про молодых, которым начинать жить да добра наживать, а ребятишкам и вовсе хорошо будет: учиться да играть.

Расходились по утренней знобкой сини. Кто постарше — торопливо, не зная, как ребятишки дома ночевали, кто помоложе — все еще с неистраченной веселостью: то с песней в обнимку, а то и артелью — с визгом и хохотом — в сугроб.

…Иван Артемьевич сидел в комнате один. Анна Матвеевна с кем-то из соседок гоношилась с посудой; молодые, которых и на свадьбе-то было незаметно, скрылись у себя.

Разошлись гости, следом за ними враз отступили и канительные свадебные заботы, которые казались куда мудреней, чем вышло на поверку. Если не считать, что женитьба — случай в жизни исключительный, думал про себя Иван Артемьевич, то свадьба сама по себе ничем особым и не отличается от любой домашней гулянки, будь то именины, престольный праздник или красный день в численнике. Разве что угощение маленько поширше, народу побольше да питье похмельнее. А результат? Те же штаны, только пуговкой назад…

Весь вечер поглядывал на свою Анну Матвеевну, замечая, как помолодела она, вроде бы и хлопотала с охотой, без усталости, как не похожа была на себя настойчивой щедростью во всем, будто откупалась от кого-то за свой неосторожный промах в жизни или задабривала за незаслуженную людскую милость. Казалось ему, что за ее радостью прячется какая-то боязнь. И не мог понять, отчего это у нее.

А Иван Артемьевич радовался тому, что свое дело, которое он давно перестал равнять в душе с куском хлеба для себя и семьи, а мыслил как исток силы и богатства всей державы, передавал сегодня в руки молодому рабочему-машинисту, которому суждено повести по железной дороге новые локомотивы. И он будет прямым наследником его — машиниста Ивана Кузнецова, через смертные бои и голод, разруху и людскую темноту прорвавшегося на своем старом паровозе к сегодняшней станции Купавиной, с которой молодые начинают новый маршрут.

Иван Артемьевич высчитал, что пройдет еще год с небольшим, и он получит право уйти на пенсию. Но и сейчас, подумав об этом до срока, он перед прошлой работой не числил за собой долгов, а учеников оставил даже больше других. А это — не пустяк. Не помнил и призывов, на которые бы не откликнулся, не знал дела, перед которым бы оробел.

Но как ни старался разглядеть тот день, когда последний раз спустится из паровозной будки и бросит прощальный взгляд на деповские ворота, он каждый раз скрывался в каком-то неясном тумане, вызывая у Ивана Артемьевича беспокойство, от которого он спешил избавиться и не мог.