И в тот день народ кинулся туда же. Людей набралось много, но больше женщины и ребятня. Так казалось сначала. Мужики толклись у самого крыльца, на котором стоял секретарь парткома Александр Павлович Завьялов, тихонько переговариваясь с другими членами парткома.
Он и открыл митинг. И начал совсем не торжественно, непривычно хриплым голосом, часто откашливался. Но потом речь его окрепла, и слова стали падать на людей тяжело и страшно.
Из его-то слов наконец вдруг все и поняли, что война, так по-воровскому начатая, идет уже с самого утра по всей границе. Что уже бомбят города, про которые раньше только слышали или читали и которые вдруг показались совсем близкими. Что главные наши военные силы выступили навстречу врагу, а нам всем надо готовиться к трудностям.
Про главные силы и трудности, надо сказать, купавинцы знали немного. Но отнеслись к этому с полной серьезностью, потому что Александр Павлович Завьялов всегда знал немного наперед, чем все. И в этом никто не сомневался.
Потом выступил Иван Артемьевич Кузнецов. Он отказался от своей пенсии и сказал, что надо записываться в добровольцы без всякого приказа, и велел писать себя на первый же бронепоезд. За ним крикнули свои фамилии еще несколько мужиков.
Но тут враз заревели бабы, и митинг немного смешался.
А на крыльце стало тесно, потому что мужики не хотели опоздать записаться в добровольцы. Те, кто уже записался, спускались с крыльца и прогоняли своих по домам.
Женщины уходили растерянные. А ребятня отступала неохотно и в сторонке, размахивая руками, уже обсуждала, как там развернутся боевые действия. Спорили о сроках разгрома врага: через пять дней или через десять?..
Иван Артемьевич вернулся в депо.
Его встретила молчавшая толпа рабочих, которых он уже приметил на митинге.
— Артемьич! Там все смешалось, а ты ведь тоже в парткоме. Скажи, кому положено, пусть соберут собрание, — попросил кто-то.
Иван Артемьевич зашел к начальнику депо.
— Ребята поговорить хотят, — передал ему.
— Давай всех в красный уголок, — ответил тот, не удивившись. — Только что я скажу?..
О войне говорить было нечего. Она началась. Паровозники спрашивали, как дальше работать, какие будут изменения. Им, да и другим, казалось, что все теперь будет иначе, но как — никто не знал.
Начальнику самому было известно немногим больше, чем им. Говорил он кратко:
— Только без паники! Все остается как есть. Главное — дисциплина. Знаю только, что железнодорожный транспорт переводится на военное положение: не зря, видно, товарищи, мы после армии вторые люди были при форме… Да и останемся, наверное, до победы. Конечно, перевозки возрастут, поплотнее придется ездить, отдыху убавится…
— А как с добровольцами?
— На этот счет никаких указаний нет. Мы звонили в военкомат. Там сказали, что им не до нас. — Он улыбнулся невесело: — Еще добавили, что сначала мы должны первых добровольцев к фронту вовремя доставить — это наше главное дело. А потом уж и с нами разберутся.
— Пока разберутся, война кончится! — громко вставил кто-то из молодых.
— Ничего не знаю! — отгородился начальник. — Думаю, что уже завтра, товарищи, поступят указания. Будем держать всех в курсе.
— Эта война не короткой пахнет, ребята, — сказал в раздумье Иван Артемьевич. — Конечно, идти надо сейчас, первый отпор много значит.
— А ты-то куда, дядя Ваня? Тебе сам бог велит тут оборону держать.
— Ты про меня молчи! — сразу рассердился Иван Артемьевич. — Я с войной с глазу на глаз знакомый. А битый двух небитых стоит. Так что я не хуже молодого сработаю. |