И Калинин рассказал всё, что ему было известно о работе подпольного кружка, в котором он состоял.

В архиве Орджоникидзе лежала и справка о другом члене политбюро — Яне Эрнестовиче Рудзутаке, которого в какой-то момент прочили в генеральные секретари вместо Сталина. Рудзутак был арестован по делу Латышской социал-демократической рабочей партии. На следствии Рудзутак назвал имена и адреса членов своей организации. Основываясь на его показаниях, полиция провела обыски, изъяла оружие и подпольную литературу…

Фрунзе же не смалодушничал. Он писал старшему брату, который уже работал земским врачом в Казанской губернии: «Содержат меня строго. Этой строгостью по отношению ко мне я в значительной степени обязан благосклонному вниманию местного губернатора, отдавшего приказ усугубить наблюдение за мной. Вообще жандармы и администрация будут препятствовать всячески попыткам освобождения, хотя бы на поруки. А не удастся выйти на поруки, так и еще сумеем изыскать способы освобождения».

Прочитавший письмо жандарм правильно понял Михаила Васильевича и сделал пометку: «Предупредить начальника Владимирского губернского жандармского управления о намерении совершить побег».

Фрунзе обсуждал такую возможность с товарищами, остававшимися на свободе, считал побег реальным: «Есть свой надзиратель. Но эти шансы с каждым днем падают. Начальник тащит за собой из Москвы всю бутырскую свору каких-то прямо цепных псов. Вообще у нас, видимо, хочет водворить нечто похожее на режим настоящих каторжных тюрем. Уже начались покушения на некоторые маленькие вольности. Пока прощайте. А вдруг да через месяц увидимся. Вот, черт побери, было бы хорошо».

Самым опасным было обвинение в попытке убить полицейского урядника Никиту Перлова. Фрунзе сначала привели в суд как свидетеля. Обвиняемым считался его друг и единомышленник Павел Дмитриевич Гусев. Однако же 13 марта 1908 года прямо в зале суда урядник признал в Фрунзе одного из стрелявших. Михаил Васильевич всячески отрекался, уверял, что вообще в тот день находился в Москве. Но следствие объяснение не приняло, и обвинение было переквалифицировано на более тяжкое.

Фрунзе действительно стрелял в урядника, но плохо, неумело — промахнулся. Покушение на жизнь представителя власти каралось высшей мерой. Жестокостью надеялись остановить боевиков, которые охотились на своих врагов из охранки. Полковник Михаил Павлович Бобров после назначения начальником охранного отделения в Поволжском районе вышел погулять по городу, и на людной улице подошедший сзади рабочий-эсер выстрелил ему в затылок и убил наповал.

Михаил Васильевич сидел во Владимирском централе. В камере, чтобы не мучиться от безделья, учил французский язык. Но дело его было плохо. Он стрелял в полицейского, находившегося при исполнении служебных обязанностей в Шуе, где в тот момент был введен режим «усиленной охраны», поэтому его предали военному суду. Это уменьшало его шансы избежать самого сурового наказания.

Военно-окружной суд Московского военного округа 27 января 1909 года вынес Фрунзе и Гусеву страшный приговор: «Лишить всех прав состояния и подвергнуть смертной казни через повешение».

Вся семья — мать, сестры, брат — была буквально раздавлена. Михаила заковали в кандалы. Ему стало по-настоящему страшно — жизнь кончалась. «Мы, смертники, обыкновенно не спали до пяти утра, — вспоминал он, — чутко прислушиваясь к каждому шороху после полуночи, то есть в часы, когда обыкновенно брали кого-нибудь и уводили вешать».

Но ему повезло с защитником. Тот нашел юридически убедительные основания и добился того, что главный военный суд удовлетворил кассационную жалобу, — приговор отменили. Стало немного легче. Фрунзе работал в столярной мастерской, ждал нового суда.

Но 23 сентября 1910 года его вторично приговорили к смертной казни — доказательств вины было предостаточно.