– В лес! Коллинз говорит, это там!

– Что? – спросил Лейтиф.

– Он послал меня за вами. Мы нашли их.

Лейтиф рванулся мимо него и быстро зашагал в направлении пожара. Я последовал за ним, на ходу поглядев на часы, но их пришлось приблизить к лицу, потому что света луны было маловато. Циферблат был едва виден: половина четвертого. С каждой минутой усталость ощущалась все больше, но на устройство в ближайший час нового лагеря надежд не было. Мы давно поняли, что спать днем опасно, если не найти хорошее убежище.

Чем ближе мы подходили к кромке леса, тем больше дыма попадало в легкие. Его ароматы были не из хорошо мне знакомых, но явно ощущалась смесь многих сгоревших вещей. Однако преобладающим был запах бездымного пороха; главный аромат войны, вонь стреляных гильз.

Перед нами открылась сцена засады. Поперек дороги стоял тяжелый сельскохозяйственный фургон. В двадцати метрах от него были обломки головного тяжелого грузовика колонны. Он получил, по крайней мере, одно прямое попадание ракеты боевого вертолета и узнать транспортное средство в том, что от него осталось, было трудно. Позади было еще несколько изуродованных машин. Я насчитал только семь, хотя позднее слышал, как Лейтиф говорил о двенадцати. Как к нему попали эти сведения, я не знал. Сколько бы их в колонне ни было, четыре машины еще горели. По обе стороны дороги тлел подожженный взрывами кустарник и дым от него смешивался с дымом горевших грузовиков. Ветра почти не было, поэтому возле грузовиков совершенно нечем было дышать.

Я стоял рядом с Лейтифом. Мы пытались определить, какой из воюющих сторон принадлежали грузовики; в этой необъявленной гражданской войне противостоявшие силы редко прибегали к использованию цветовых отличий, поэтому транспортные средства обычно не несли на себе опознавательные знаки. Логично было предположить, что грузовики вела войсковая часть националистов или отступников, коль скоро атаковавшие их вертолеты пилотировали афримы, но точно сказать было невозможно. Я подумал, что грузовики могли принадлежать американцам, однако ничего определенного никто из нас не придумал.

Из дыма вышел мужчина и остановился перед нами. В оранжевых отсветах пожара мы узнали в нем Коллинза. Нос и рот были завязаны тряпкой, он тяжело дышал.

– Думаю, это была колонна националистов, Лейт, – прохрипел он.

– Что‑нибудь для нас осталось? – спросил Лейтиф.

– Продовольствия нет. Да и остального немного. Но пойдем вместе посмотрим, что мы нашли.

Лейтиф достал из кармана лоскут ткани и завязал на лице. Я последовал его примеру. Когда мы были готовы, Коллинз повел нас мимо первых двух грузовиков к третьему, который не горел.

Видимо ракета ударила в его переднюю часть и разнесла водительскую кабину, но огонь не перебрался на кузов. Грузовик столкнулся с шедшим впереди, уже горевшим, но двигавшийся позади до него не доехал. Он стал жертвой прямого попадания и все, что от него осталось, уже догорело. Возле не охваченного огнем грузовика стояло восемь или девять наших людей; они выжидательно смотрели на Лейтифа.

Коллинз показал на лежавший на земле ящик:

– Мы нашли это в кузове.

Лейтиф опустился на колени, открыл крышку и достал карабин. Он положил его на землю.

– Есть еще оружие?

– Полный кузов.

В этот момент взорвался грузовик метрах в пятидесяти от нас. Мы пригнулись к земле. У меня в руках был карабин, я инстинктивно попятился к ближайшим деревьям. Из‑за них я наблюдал за Лейтифом.

Он огляделся. Послышался его вопрос:

– Патроны есть?

– Да.

– Быстро выносите их. Как можно больше, Келк! – Один из наших уже бежал. – Бегите за тележкой. Опорожните ее. Мы будем вывозить на ней карабины.

Отступив за деревья, я неожиданно для себя стал сторонним наблюдателем.