— Просто не надо… — слезы потекли из глаз художницы.
— Что у тебя в бочке?
— Травильная кислота, — ответила девушка. — Я… я пробую новые ингредиенты для красок. Вообще что-то новое.
— Что-то новое? — повторил Остиан. — Перейти от акриловых красок к масляным — вот что значит «попробовать нечто новое»! А ты занимаешься какой-то… каким-то идиотизмом, если хочешь знать!
— Пожалуйста, уходи, Остиан, — вновь заплакала Серена. — Пожалуйста, оставь меня.
— Не уйду, пока не пойму, что с тобой стряслось.
— Нет, Остиан, ты должен уйти, — вдруг разозлилась художница. — Иначе я за себя не отвечаю!
— Что ты несешь, Серена? — скульптор сгреб её в охапку и потряс. — Я не знаю, что с тобой, но хочу, чтобы ты знала, что со мной… то есть, что я пришел сюда ради тебя! И ещё я полный придурок, потому что не сделал этого раньше.
— Послушай, — с болью в голосе продолжал Остиан, — я знаю, ты порой ненавидишь себя, потому что решила, будто лишена таланта. Поверь мне, это совсем не так, ты настоящий гений в своем деле, у тебя чудный дар и… не мучай себя больше, пожалуйста. Это неправильно, нездорово.
Девушка безвольно повисла у него на руках, её тело тряслось от рыданий, и скульптор почувствовал, как слезы наворачиваются ему на глаза. Сердце Остиана готово было разорваться от боли, но он до сих пор не мог понять своей мужской логикой, что же заставляет её так страдать. Серена д’Ангелус, несомненно, была одареннейшим художником из всех, что Делафур встречал в своей жизни, и при этом она измывалась над собой из-за каких-то дурацких мыслей о собственной бесталанности.
Он крепче прижал её к себе, не обращая внимания на тяжелый запах, и поцеловал в макушку.
— Все хорошо, Серена, я с тобой…
Не дав скульптору договорить, девушка толкнула его в грудь и вырвалась из объятий, яростно закричав:
— Нет! Нет, не все в порядке! Ничего не выходит! Ничто уже не имеет значения! Наверное, потому, что он оказался бездарным идиотом, да, да, все из-за него. Я не могу, мне не хватает того, что я забрала!
Остиан опешил, не понимая, о чем или о ком бормочет художница и что вообще имеет в виду.
— Серена, прошу тебя, я хотел помочь!
— Не нужна мне твоя помощь! Мне вообще ничья помощь не нужна! Оставь меня в покое!
Совершенно потерянный, Делафур начал медленно отступать к двери, инстинктивно чувствуя, что ему угрожает какая-то непонятная опасность.
— Я не знаю, что с тобой творится, Серена, но я уверен — ещё не поздно избавиться от того, что пожирает тебя изнутри. Пожалуйста, позволь мне помочь тебе.
— Заткнись, Остиан, — прошипела она, — ты даже не представляешь, о чем говоришь. Тебе все и всегда давалось легко, не так ли? Ты у нас гений, вдохновение само приходит к тебе! Я видела, как ты творишь прекраснейшие скульптуры, не задумываясь ни на секунду о том, как нанести новый удар долотом. Но что же делать нам, не таким великим, как ты? Не гениям? Что нам делать?!
— Ах, вот ты о чем! — не своим голосом закричал Остиан, до глубины души возмущенный тем, что, как он решил, было мелочной завистью и пренебрежением к его таланту, к той силе, что жила внутри него и помогала творить. — Легко и просто, говоришь ты? Послушай-ка меня хорошенько, Серена, вдохновение — это не какой-то незаслуженный дар, вроде везения в азартной игре. Оно приходит лишь к тем, кто упорно, не жалея сил, каждый новый день трудится над собой. Люди думают, что мой талант — нечто вроде туфель, которые снимают на ночь и ставят у кровати, а утром надевают опять, но это совсем не так! Мой дар — это деревце, которое я лелеял с детских лет и ухаживал за ним, пока оно не начало давать плоды. |