Холст, укрепленный на мольберте, был испещрен чёткими карандашными штрихами, складывающимися в этюд, который, быть может, породит величайшую из её работ… если только наконец получиться смешать этот проклятый цвет!

Серена выругалась и отшвырнула палитру с такой силой, что та ударилась о стену и разлетелась на куски.

Дыхание художницы участилось, она хватала воздух короткими, болезненными вдохами. Девушка обхватила голову руками, и тяжелые, глухие рыдания, сотрясавшие её грудь, наконец превратились в поток слёз.

Злость на собственную беспомощность захватила её, и схватив сломанную кисточку, Серена яростно всадила острый край расщепленной деревяшки в нежную кожу плеча. По руке потек ручеек крови, обрисовывая бледные следы прежних шрамов, и боль, хлынувшая в мозг, на миг заставила её забыть обо всем остальном. Художница вонзила обломок глубже, с наслаждением отдаваясь боли и понемногу приходя в себя.

Взгляни она сейчас в зеркало, увиденная картина перепугала бы её. Густые темные волосы Серены, перехваченные лентами и ниспадающие к талии, измазались в краске, кожа отливала нездоровой бледностью, типичной для человека, не спавшего несколько дней кряду. Что до прекрасных миндалевидных глаз, то они превратились в изможденные, покрытые сеточкой сосудов щелки на усталом лице, а ногти на изящных пальцах были обломаны и перепачканы.

Всегда уютная и прибранная студия художницы, мягко говоря, изменилась после её возвращения с Лаэра. Серена, в порыве то ли бешенства, то ли страсти, перевернула комнату вверх дном, пытаясь создать обстановку, которая напомнила бы ей послевоенный хаос, увиденный на атоллах Двадцать Восемь-Три.

Желание творить всегда было для Серены внутренним, инстинктивным, чем-то, чему нельзя сопротивляться. Это всегда нервировало и… возбуждало её — она жила, чтобы создавать картины, наполненные страстью и чувственностью. По возвращении на борт художница немедленно расписала три холста буйством красок и игрой света, рисуя как одержимая, пока усталость, наконец, не заставила её рухнуть в сон прямо на «руинах» студии.

Проснувшись, Серена окинула критическим взглядом то, что намалевала на холстах, и увидела несовершенство своей работы. Примитивные, унылые цвета не шли ни в какое сравнение с теми живыми и резкими красками, что предстали перед ней в Храме. Проведя раскопки студии, художница отыскала пикты, на которых она запечатлела Храм, сам гигантский коралловый остров, его гордые башни, небо и безграничный океан, сияющие невиданными цветами.

С того самого дня Серена пыталась вновь разжечь в себе те непередаваемые чувства, что посетили её на Лаэре, но, как бы она не смешивала краски, сколь долго не смотрела бы на пикты, ей не удавалось даже приблизиться к нужным оттенкам цветов.

Художница раз за разом воскрешала в памяти тот день. Она вновь переживала то разочарование и боль, что обрушились на неё перед самым отлетом, когда она, стоя на трапе «Тандерхоука», видела уходящего Остиана. Она стыдилась того, что мгновенно забыла о друге, как только челнок вынырнул из облаков, и под ней распростерлась бесконечная, свободная и прекрасная синева Лаэранского Океана.

Никогда прежде Серена не встречала столь великолепный, яркий и живой синий цвет, и потому, немедленно схватив пиктер, девушка сделала не меньше дюжины снимков — при том, что челнок только-только начал снижение к атоллу. Пока он делал круги над коралловым островом, заходя на посадку, художница успела забыть об океане, и, припав к иллюминатору, впилась взглядом в невиданное зрелище.