«Просто чудовищной, — говорит Йенс. — Но мое личное счастье состояло в том, что этот вулкан выбросил массу пепла в воздух, из-за чего самолеты не могли летать, и это вышло как по заказу. Знаешь, что я чувствовал, Фвонк? Что мои молитвы услышаны! И кто-то там наверху, некая сила, не знаю, кто точно, увидел меня и понял мои нужды. Фвонк, ты не представляешь, как это важно, когда тебя замечают, и совершенная фантастика, когда ты вдруг оказываешься во вневременном кармане, где при нормальном раскладе ты бы никак не мог очутиться. Ты должен был находиться в другом месте, но тебе помешали туда попасть, зато образовалось особое пространство, которого на самом деле нет, понимаешь? И в этом пространстве человек совершенно свободен, целиком и полностью».

«Понимаю тебя».

«И знаешь, что я сделал?»

«Нет».

«Я редко бываю настолько циничен, как в тот день, ха-ха, не знаю, что на меня нашло, видно, все меня достало, все мне опостылело, короче, я дошел до ручки и, выражаясь высоким стилем, пустился на поиски собственного „я“, о чем премьер-министр может только помалкивать, как ты понимаешь».

«Да, это я понимаю», — отвечает Фвонк.

95) «И вот сижу я в аэропорту, и вдруг меня черт взял и дернул! Тогда я достаю какой-то гаджет, которым недавно обзавелся…»

«Я помню, что видел это по телевизору», — говорит Фвонк.

«Вот именно! — радуется Йенс. — Для этого я и достал его. Знал, что немедленно набегут фотографы и начнут щелкать, а эти собаки-журналисты с той же скоростью возьмутся строчить новости о моем интересе к электронным медиа и новым способам общения. Достал я, значит, эту штуку и твитнул пару фраз о том, что застрял в аэропорту. Добившись тем самым искомого — засветившись в аэропорту и широковещательно оповестив страну и домашних, что я стою на приколе под вулканом и сняться с якоря мне пока не светит, — я пошел как будто по нужде в туалет, а там нацепил бороду и незаметно сбежал из аэропорта».

96) «О Фвонк, это было блаженство, нет слов, как это было прекрасно, я урвал себе несколько часов прогулки в одиночестве, впервые за много-много-много лет. Я бродил по улицам большого города, улыбаясь от уха до уха, а когда телефон довольно скоро начал разрываться от звонков, то спокойно объяснил своему ближайшему помощнику, что все со мной в порядке, пусть всех успокоит, и велел им прислать мне сообщение, когда пепел рассеется настолько, чтобы самолет мог безопасно пересечь Атлантику, помощнику все это не понравилось, служба безопасности, как я понял, встревожилась и опечалилась, но раз мне удалось их обхитрить, то я не собирался идти на попятную, так что я в безапелляционной форме уведомил их, что не желаю ничего от них слышать вплоть до вылета. Разве я не молодец, Фвонк, скажи, я ловко все обтяпал?»

«Да уж», — поддакнул Фвонк.

«И пошел себе гулять, как простой человек из толпы, послушал уличного музыканта, игравшего на пустых бутылках, и дал ему пару долларов, записался на экскурсию по Музею естествознания и посмотрел там кита, ты не представляешь, какая он громадина, Фвонк, размером с вагон метро, это совершенно нереально, я даже рассмеялся — ничего себе размеры, он у них висит под потолком, потом я купил два редких бутлега Дилана у мужчины на улице, он вызвал у меня глубочайшее доверие, хотя цвет его кожи отличался от моего, мы могли бы с ним подружиться в другой жизни, правда, а брат у него попал в тюрьму, так что он, бедняга, должен прирабатывать, где только сумеет, чтобы содержать невестку и ее четверых детей, минимум у двоих из них, если я правильно понял, астма, а их отец, то есть брат того, с кем я разговаривал, попался на какой-то совершеннейшей безделице, но получил большой срок, и меня это впечатлило, скажу я тебе, народ там так убивается, а я тут как сыр в масле катаюсь, и большинство норвежцев так, а в других странах народ живет очень трудно, конечно, мы читаем об этом в газетах и слышим в новостях, но увидеть это вживую, да еще собственными глазами, — это, Фвонк, тяжело, это переворачивает душу».