«Если у меня власть, я же должен с этого иметь хоть какие-то преференции?»

«Ну, наверно».

«Иначе я ничем не буду отличаться от всех остальных, хотя вынужден работать гораздо больше».

«Скажи мне, ты не думаешь разводиться?»

«Нет, конечно, а почему ты спрашиваешь?»

«Мне так показалось», — говорит Фвонк.

«Я такого не говорил, я просто думаю вслух. Ха-ха, развестись, то-то бы славно это смотрелось, нет, мил дружок, знаешь ли…»

«Берлускони развелся».

«Неправда, это жена от него ушла».

«Разве это не одно и то же?»

«Нет, конечно, это совсем другое дело».

147) «Смотри, — говорит Йенс и высовывает из воды обе руки, — у меня кожа распарилась и сморщилась, у тебя тоже?»

«Да», — кивает Фвонк.

«Теперь мы сморщеннокожие кровные братья!»

Они то и дело хихикают, ополаскиваясь в душе, потом облачаются в халаты и, миновав кабинет с массажистами в белом, выходят из купальни. На них снизошла от купания легкость и умиротворение. Оба не испытывали ее давным-давно. Поднимаясь в лифте на свой этаж, они прыскают в кулак: у лифтерши неприступный вид, а китель на ней слащаво-безвкусный. А потом Йенс внезапно припускает бегом по бесконечному гостиничному коридору, он бежит длинными прыжками, высоко задирая колени, выпятив грудь, а руки при этом болтаются вдоль тела, халат парусит. Недолго думая, Фвонк включается в проект. Они бегут, странно задирая ноги, Йенс подвывает низким, утробным голосом: «Э-эх, видела бы меня сейчас Фрукточница!»

148) Они притащили в номер еду и пиво и теперь, устроившись на своих кроватях шестидесятых годов, смотрят венгерский телеящик. Заходит госсекретарь и спрашивает, готов ли Йенс сейчас проверить программу завтрашнего дня.

«Сожалею, — отвечает Йенс, — но сейчас я получаю духовные советы, и этот процесс нельзя ни прервать, ни перенести на попозже. Фвонк, ты сказал, что нам придется потратить на это весь сегодняшний вечер, да?»

«Да», — кивает Фвонк.

«И завтрашний день до обеда?»

«Да, я говорил так», — поддакивает Фвонк.

Йенс огорченно разводит руками, объясняя госсекретарю, что не в его власти повлиять на духовного советника.

Йенс выпроводил секретаря и страшно развеселился:

«На чем мы остановились?»

«Ни на чем, — отзывается Фвонк. — Я вообще не уверен, что мы разговаривали».

«Вот оно, счастье!» — блаженно улыбается Йенс.

149) Йенс вдруг сморился и прилег полежать. «Разбудишь меня через полчаса?» — спросил он Фвонка.

«Могу разбудить».

«Мне надо будет быстренько поруководить страной, пока вечер не наступил».

«Хм…»

Йенсова половина номера погрузилась в тишину, а Фвонк отдался своим мыслям. Сейчас это казалось не так мучительно, как обычно. Он долго лежал и смотрел по телевизору венгерское игровое шоу, ничего не понимая естественно. И внезапно ему приспичило порисовать. Это было вдохновение, а не обычная борьба с депрессией и деструктивными позывами — внутренний голос сказал ему отчетливо, что если он сейчас возьмется за кисть, из-под нее выйдут не обычные мрачные абстракции, но что-то действительно стоящее. Я могу представить миру объект или человека, подумал он и посмотрел на Йенса. Прежде ему никогда не хотелось нарисовать кровного брата. Но здесь он развернул стол лицом к Йенсу, достал краски и пачку акварельной бумаги. Он рисовал вариант за вариантом, меняя цвета и освещение. Например, если оставить дверь в ванную на заднем плане приоткрытой, то на лицо Йенса падает бледный отсвет, это меняет настроение.