Внезапно телефон включился и пронзительно громко принялся сообщать, сколько пропущено звонков и сколько пришло сообщений. Йенс взглянул на Фвонка и изо всех сил стиснул его руку.
Первое сообщение от Каролы. Она написала: «Иисус — святое имя, в нем родник любви небесной. Перед ближними своими повторяй его бессчетно».
«Мимо кассы», — говорит Йенс.
Бывший христианский премьер-министр впредь просил бы избавить его от ночных эсэмэсок кощунственного содержания, а епископ Кварме пригрозил, что, если такое повторится, он вычислит отправителя и обратится в суд; «вы больны», написал он.
«Я действительно болен, — огорчился Йенс, — но от человека Церкви я как-то ждал большей любви. Они некоторым образом обязаны всегда ставить себя на место ближнего».
«У него наверняка своих проблем по горло, — откликнулся Фвонк. — Никто не становится добрым, теплым и милосердным просто потому, что называется христианином».
«И то правда», — отвечает Йенс.
Примас Англии пишет: «Спасибо за это самое необычное изображение Спасителя. Благословляю вас».
«Значит, все-таки Он, — говорит Йенс. — Вот черт!»
«Без паники, — призывает Фвонк, — не надо спешить с выводами, пока я не позвоню Инге Лённингу, он все утро обрывал телефон. Лённинг все же более здравомыслящий человек, чем эти».
Пока Фвонк набирает номер и ждет ответа, Йенс тискает его руку.
«Алло, — говорит Фвонк, — прошу простить, если я не вовремя, но вы звонили мне одиннадцать раз, да-да, это я прислал вам снимок, нет-нет, это не я, а мой друг, нет, мы смыли, да, уже на дне Дуная, так что вы думаете, вот как, ничего себе, и вы в этом уверены? Хорошо, нет, я не знаю, что он ел, понятно, понятно, нет, меня волнует, что это означает, угу, и делать ему с этим ничего не надо, понял, понял, спасибочки, до свидания».
Фвонк положил телефон на стол и строго посмотрел на Йенса.
«Он сказал, — говорит Фвонк, — что традиции христианской иконографии не позволяют связать это изображение со Спасителем. Иначе говоря — это не Он. Сто процентов».
«Какое облегчение!» — выдыхает Йенс.
«Зато, — продолжает Фвонк, — очевидно сходство с Гавриилом, ну этим, архангелом, и настолько полное, что двух мнений быть не может. Это он».
Йенс помрачнел, уставился перед собой и секунд семь-восемь молчал.
«Грубо говоря, — наконец выдавил из себя Йенс, — я наложил Гавриила».
«Да, все на это указывает».
«Это неспроста, — говорит Йенс, — это знак. Я нервничаю».
«Лённинг сказал, что, очевидно, у тебя очень неспокойно на душе и только в лоне Церкви ты сумеешь обрести мир».
«Он правда так сказал?»
«Да».
«Бог мой, чистая правда! У меня и в самом деле нет покоя в душе».
«Вот видишь!»
«И с каждым днем все хуже. Но что я должен сделать, он сказал?»
«Он сказал, что поделать с этим ничего нельзя, ты должен признать этот факт, принять и научиться с ним жить. Такое иногда случается. Он слышал о подобных случаях».
«Слышал раньше?»
«Именно так. В целом он не склонен драматизировать ситуацию. Бывает и не такое».
«Что за мир!»
«Да уж. И я хорош — принял его за обычную какашку».
Йенс покачал головой:
«Ты невероятно наивен, Фвонк, это даже трогательно. В политике ты бы и часа не продержался».
* * *
159) Йенс решил, что они как раз успеют перед вылетом домой посетить Будапештский зоопарк. |