— Сожалею, сударь, у нас, врачей, мало времени предаваться удовольствию, каким бы оно ни было приятным. Наша компания — это болезнь, и, как только мы ее изгнали из одного дома, мы должны уйти вслед за ней, чтобы прогнать ее из другого. Вот так, господин барон, позвольте мне теперь откланяться.

— И я не буду больше иметь удовольствия видеть вас?

— Не думаю, сударь, вы вращаетесь в свете, а я там бываю мало, мое время четко рассчитано по часам.

— Но если я вдруг заболею?

— О, тогда другое дело, сударь.

— В таком случае я могу рассчитывать на вас?

— Вполне.

— Доктор, дайте мне слово.

— Мне незачем вам его давать, потому что я только выполню свой долг.

— Но все равно обещайте.

— Ну хорошо, сударь, обещаю.

Барон снова протянул мне руку, но поскольку я подозревал, что у него в руке лежат те самые банкноты, то сделал вид, что не заметил дружеского жеста, которым он прощался со мной, и вышел.

На следующий день я получил в конверте вместе с визитной карточкой г-на барона Анри де Фаверна один банковский билет в тысячу франков и один пятисотфранковый.

Я ему тотчас же ответил:

И действительно, я оставил у себя билет в пятьсот франков и отправил барону де Фаверну билет в тысячу франков и триста франков серебром; затем положил этот банковский билет в бумажник, где уже лежало с дюжину других билетов того же номинала.

На следующий день мне нужно было кое-что купить у ювелира. Эти покупки составили две тысячи франков, я оплатил их четырьмя банковскими билетами по пятьсот франков каждый.

Неделю спустя ко мне явился ювелир в сопровождении двух полицейских жандармов.

В банке, куда он отправился оплачивать счета, один из тех четырех билетов, которые я ему дал, был признан фальшивым.

Когда спросили, откуда у него эти банкноты, он назвал меня, и поэтому пришли ко мне.

Так как я взял эти четыре банкноты из бумажника, где, как я уже говорил, лежала дюжина других, а все они были из разных источников, то я не сумел дать какие-либо разъяснения правосудию.

Но, поскольку я знал моего ювелира как исключительно честного человека, то готов был возместить пятьсот франков, если мне вернут тот билет. Мне ответили, что это не практикуется, банк принимает все представляемые ему банковские билеты, даже если они признаны фальшивыми.

После того как с ювелира было снято подозрение в том, что он умышленно заплатил фальшивой банкнотой, он ушел.

Полицейские задали мне еще несколько вопросов и тоже ушли, после чего я больше ничего не слышал об этом грязном деле.

X

КРАЙ ЗАВЕСЫ

Прошло три месяца; однажды в утренней почте я нашел следующую маленькую записку:

Это письмо, которое я привожу слово в слово с двумя украшающими его орфографическими ошибками, подтвердило мое мнение об отсутствии образования у моего пациента. В конце концов, если, как он говорил, он родился на Гваделупе, это было неудивительно.

Известно, насколько пренебрегают образованием в колониях.

Но, с другой стороны, у барона де Фаверна не было ни маленьких рук, ни маленьких ног, ни стройного и грациозного стана, ни приятной речи, присущей людям из тропиков, и мне было ясно, что я имею дело с провинциалом, несколько обтесавшимся во время пребывания в столице.

Впрочем, так как он действительно мог заболеть, я отправился к нему.

Я нашел его в маленьком будуаре, обтянутом дамастом фиолетового и оранжевого цвета.

К моему большому удивлению, эта небольшая комната, по сравнению со всей квартирой, оказалась довольно изысканной.

Он полулежал на софе в явно продуманной позе, облаченный в шелковые панталоны и яркий халат; в толстых пальцах он вертел очаровательный маленький флакончик работы Клагмана или Бенвенуто Челлини.