Если вдуматься, мы лишь кое‑как справляемся со стихийной силой природы, но красота ее не в наших руках. Она создается сама.

Я шел по аллее Звездного проспекта и радовался, что кругом прекрасно. Низко нависало забитое облаками небо, ветер шумел в деревьях и кустах, ветви взмывали и рушились. А если ударял резкий порыв, тонкими голосами, заплетаясь, заговаривала трава.

На повороте аллеи, чуть ли не нос к носу, я столкнулся с Ромеро и Мери. От неожиданности я остановился, а когда, спохватившись, хотел пойти дальше, остановились они.

– Как здоровье, друг мой? – спросит Ромеро. – Вид у вас неплохой.

– Суть тоже. Никогда не чувствовал себя так хорошо. Простите, я тороплюсь.

– Идите Эли! – разрешил Ромеро, приветственно приподняв трость. – Вы всегда были твердокаменно аккуратны.

Я успел услышать, как Мери сказала:

– Эли мог бы составить компанию для той экскурсии? Как по‑вашему, Павел?

Что ответил Ромеро, я не разобрал. Экскурсии я не терплю со школы, когда нас пичкали ими. Меня удивило лишь, что Мери назвала Ромеро Павлом.

Я долго гулял по Звездному проспекту. В аллеях все так же шумели липы, глухо бормотали дубы, несильный ветер трепал листву, как волосы. Я думал о разных событиях, одна мысль неторопливо сменяла другую. Ничего нет странного, что Ромеро знаком с Мери, он покидал Землю всего на год, остальное время провел в Столице. Будем надеяться, что с Мери он будет счастливей, чем с Верой. Нужно ли сообщать Вере о новой привязанности Ромеро? Очень возможно, что Вера огорчится... Вера уже далеко – в иных мирах!

Потом эти мысли отошли от меня, и я снова стал размышлять о своей работе – о быстродействующей связи со звездолетами, уходящими в далекие рейсы.

Как и Ольга когда‑то, я мечтал о диспетчерских планетах, созданных на галактических трассах. Я видел темные точки, насаженные в космосе, и говорил с ними, я снова был звездопроходцем в командирском зале: « Алло, девушка, вы Н‑171? В тринадцатый раз вызываю, нельзя же так!... Я – звездолет ВК‑44. Сообщите, сколько до Дзеты Скорпиона? У нас что‑то забарахлили параллаксометры и интеграторы пути». – «Я Н‑171, – шептал я себе. – Не нервничайте, звездолет ВК‑44, вы не один в космосе. До Дзеты Скорпиона от вас сто тринадцать парсеков, вам надо прибавить ходу, чтобы уложиться в расписание. Делаю замечание: с неисправными приборами не отправляются в рейс. В следующий раз сниму с полета».

Я был счастлив оттого, что придумал суровую отповедь себе от незнакомой девушки на диспетчерской планете Н‑171. Потом, устав, я присел на скамейку и снова вскочил. Идти домой по‑прежнему не хотелось. Я запросил у Справочной информацию о сценических представлениях.

В стереотеатрах шла смешанная программа. Театр классики показывал Еврипида, Аристофана, Шекспира, Мольера, Турнэску, Мазовского, Сурикова, Джеппера – в каждом из восемнадцати своих залов по две пьесы в день. В театре комедии шел водевиль «Три страшных дня космонавта Гриши Турчанинова»– вещица отнюдь не свежая, и злая сатира «Генрих Бриллинг играет в бильярд на планете ДП‑88». В концертных залах обещали Баха и Мясоедова, Трейдуба и Шопена. Я выбрал стереотеатр. Это старейший из театров Столицы, там гордятся приверженностью к древности, вот уже два века до него не доходят новые веяния.

Стариной пахнуло уже в вестибюле. Сдав пальто роботу, я попал под радиационный душ, вызывающий благодушное настроение, – нехитрая гарантия, что любая программа понравится.

Второй робот спросил, желаю ли я привычное место или то, где объективно мне лучше всего любоваться представлением.