— Замечательно, — улыбнулся Энграф. — Как-нибудь пригласите на чашку чая левую пятку этого сверхорганизма… Вы упрямец, Костя, и это также не самая дурная черта вашего характера, есть и похуже. Только примите к сведению мою ремарку: тектоны, при всем их очаровании, не люди. Повторяю: не люди! И никогда не станут мыслить и поступать по-человечески, как бы нам того ни хотелось. Для них это много-много шагов назад по эволюционной лесенке. И то, к чему все мы с исторической неизбежностью придем — я имею в виду пангалактическую культуру или, как принято величать ее среди дилетантов, Единый Разум Галактики, — так вот, культура эта будет нечеловеческой. Как ни обидно вашему, да и моему, поверьте, человеческому самолюбию. Тем не менее, этот досадный для всякого антропоцентриста факт не помешает человечеству преспокойно, с достоинством влиться в магистральное русло формирования пангалактической культуры и занять там подобающее место… А вас не смущает то обстоятельство, что тектоны заранее предвосхитили некоторые ваши поступки?

— Вы правы, Григорий Матвеевич: я упрямец. И потому не люблю, когда мною двигают, как пешкой, даже в сторону ферзевого фланга. Вы это и сами отлично знаете.

— Еще бы! — хохотнул Энграф.

— Но чего за тектонами ни разу не отмечалось ни в одном свидетельстве — так это лжи. И если они говорят, что в Галактике творится нечто, обеспокоившее их, и это «нечто» каким-то невероятным образом связано со мной, значит, так оно и есть. И сейчас не тот случай, чтобы я артачился. Хотя у меня накопилась прорва проблем, разрешить которые было бы не только интересно, но и полезно.

— Вы слишком много носитесь по Галактике, — укоризненно проговорил Энграф. — Вот и нашалили где-нибудь. Зацепили какие-то струны, доселе скрытые от чуткого уха и недреманного ока тектонов. И эти струны зазвучали не в их излюбленной тональности.

— Горный Гребень просил меня заняться мемуарами. Не знаю, зачем это тектонам. Быть может, они хотят найти в них первый аккорд этих струн? Или, еще того проще, выиграть время, осмотреться, изучить ситуацию поглубже? Подозреваю, что наши многомудрые тектоны слегка растерялись. Могут они растеряться, в конце-то концов?

— Могут. И растеряться, и ошибиться. И перестраховаться, кстати, тоже. Только не вкладывайте в эти термины человеческое содержание, Костя. Растеряться для тектона, вероятнее всего, означает обрабатывать объем информации несколько больший, нежели требуется для оптимального решения проблемы.

— Вы снова принялись за мое воспитание, Григорий Матвеевич, — заметил Кратов. — Неужели я плохой ксенолог?

— Отнюдь нет, Костя, — ласково промолвил Энграф. — Вы хороший ксенолог. В свете последних событий я бы даже выразился: чересчур хороший. Очень мне нравится и завидно, что сердце у вас болит обо всех этих… нелюдях. Что вы за ксенологическими абстракциями отчетливо видите живых существ. Сострадаете им. У меня, грешника, оно давно уже не болит, сердце-то. И контакты для меня — лишь набор формальных описаний, которые надо привести к истинному, однозначно определенному виду… Как долго вы предполагаете быть на Земле?

— Примерно с месяц. На дольше мне просто не достанет воспоминаний.

— В таком случае у меня будет к вам ряд поручений.

— Разумеется, я их исполню.