Поодаль, нечеткие в дымке расстояния, к небу тянулись четыре сооружения — нечто вроде высоких решетчатых мачт. Хетцель не мог угадать их предназначение. Осадные машины? Они казались слишком хрупкими для использования с такой целью, слишком высокими, готовыми вот-вот опрокинуться. Между мачтами и внешними оборонными укреплениями замка приливала и кружилась медленным вихрем сплошная масса бойцов — эти маневры тоже не поддавались объяснению с первого взгляда.

В подножии замкового холма находилась транспортная станция — сооружение, идентичное аэробусной остановке под цитаделью юбайхов.

Спускаясь с холма к станции, фургоны вдруг стали катиться бесшумно и легко по плотному лишайниковому дерну. Погонщики-кзыки не обращали внимания на армию юбайхов; так же безучастно относился к происходившему и вождь юбайхов: тем самым они в полной мере демонстрировали свойство гомазов, на их свистящем языке называвшееся «ксксисш» — способность величественно и презрительно игнорировать обстоятельства, замечать которые было бы ниже гомазского достоинства.

Хетцель начинал что-то понимать в армейских маневрах по мере того, как целые взводы горделиво вышагивали, исполняя синхронный балет хвастливого вызова и агрессивной сексуальности, подобный тому, который Хетцель наблюдал на горном лугу Шимкиша. Каждое подразделение войска поочередно заявляло о себе таким образом, после чего возвращалось в тыл. Тем временем огромные решетчатые мачты переместили по каткам из окоренных бревен ближе к замку кзыков.

Фургон остановился у аэробусной остановки; Хетцель, Джаника и вождь юбайхов спустились на землю. Фургоны направились дальше, к цитадели кзыков, проезжая метрах в пятидесяти от позирующих воинов-юбайхов. И погонщики, и юбайхи игнорировали друг друга.

На фасаде примитивного аэровокзала висел плакат, испещренный красно-черными идеограммами, разработанными людьми с целью общения с гомазами. Джаника могла кое-как разобрать их смысл: «Нам повезло — так мне кажется. Аэробус прибывает в середине дня каждый второй день — и, если не ошибаюсь, сегодня как раз такой „второй день“. Который час?»

«Почти что полдень».

«Я чувствую себя так, будто бродила по горам несколько месяцев. Не скажу, что я сожалею о нашем приключении, но не откажусь снова воспользоваться благами цивилизации. Особенно хорошо было бы принять ванну».

«Я буду рад хотя бы вернуться живым, — согласился Хетцель. — К вящему разочарованию наших врагов».

«Врагов?»

«Их по меньшей мере двое. Один, практически без всякого сомнения — висфер Быррис или, как он представился Гидиону Дерби, Бангхарт. Кроме того, наше появление должно привести в уныние Казимира Вульдфаша».

«Ах да, таинственный Казимир Вульдфаш! Кто он такой?»

«Ему привелось стать зубчатым колесом в одном из самых невероятных механизмов сцепления случайностей в человеческой истории. Из бесчисленных триллионов людей, населяющих Ойкумену, почему именно Казимир Вульдфаш должен был стать предметом расследования двух никак не связанных дел? Будет очень любопытно с ним побеседовать… Мне пришла в голову еще одна мысль. Если юбайхи уничтожат кзыков и сравняют с землей их роскошную цитадель, компания „Истагам“, тем самым, тоже будет уничтожена — в связи с чем мои обязанности на Мазе будут выполнены».

«И ты улетишь? Оставив беднягу Гидиона Дерби томиться в Прозрачной тюрьме?»

«Само собой, вопрос о его невиновности нуждается в разъяснении… Никак не могу понять, зачем юбайхам понадобились эти деревянные мачты? Надо полагать, это какие-то орудия нападения».