|
Несколько минут они бродили по лугу, разглядывая трупы, оставшиеся после вчерашней битвы, после чего стали совещаться — отчасти телепатически, отчасти посредством пересвистов и щебета. Судя по всему, вождь юбайхов обратился к соплеменникам с каким-то страстным призывом. Кзыки также что-то обсудили, после чего принялись дразнить юбайхов презрительным чириканьем — те напряженно выпрямились и застыли в высокомерных позах. Вождь юбайхов вновь исполнил демонстративный ритуал, горделиво вышагивая вдоль ручья, на этот раз в более подвижном темпе. Ни юбайхи, ни их противники больше не прихорашивались — их движения стали резкими, угрожающими, настойчивыми. Опять началось пение — отрывистые пронзительные фразы, исполненные повелительным нисходящим стаккато. Горгульи сорвались с утесов и принялись кружить над лугом, внимательно следя за происходящим и подергивая маленькими вертлявыми головами на длинных висящих шеях.
Пение прекратилось — бойцы построились по вчерашнему образцу. Хетцель внезапно вскочил на ноги. «Тебя увидят!» — испуганно закричала Джаника. «Нельзя допустить, чтобы вождя юбайхов прикончили. Он — мой единственный надежный свидетель. Кроме того, мне нравится, как выглядят эти фургоны. Давай, спускайся! Поспеши, а то они начнут драться». Они спустились — точнее, съехали — по осыпи там, где скала примыкала к склону. Хетцель вышел на луг. Максимально увеличив громкость автомата-переводчика, он произнес: «Стойте! Драться больше нельзя. Разойдитесь! У меня есть лучевое оружие — подчиняйтесь моему приказу, или я перестреляю вас всех и оставлю трупы на съедение горгульям». Хетцель поднял руку к небу: одна за другой три горгульи вспыхнули лиловым пламенем и превратились в облачка черного дыма. На землю посыпались редкие обугленные клочки. Хетцель указал рукой на вождя юбайхов: «Ты должен следовать за мной. Я больше не потерплю твою беспардонную дерзость. Мы поедем в фургонах кзыков. Они отвезут нас на остановку аэробуса у цитадели кзыков. Кзыки, готовьтесь выступить в поход. Юбайхи, разойдитесь! Возвращайтесь к себе в цитадель. И кзыки, и юбайхи могут оставить часовых, чтобы охранять детенышей». Обернувшись, Хетцель подал знак спутнице: «Пойдем!» Гомазы застыли, как статуи. Хетцель протянул руку, указывая на вождя: «Ты должен пойти со мной. Перейди ручей и встань у фургонов». Вождь юбайхов разразился визгливой последовательностью яростных звуков, смысл которых автомат-переводчик даже не пытался передать. Хетцель сделал шаг вперед: «Мое терпение кончается. Юбайхи, разойдитесь! Возвращайтесь в замок! А ты, — он снова указал на вождя, — переходи ручей!» Воздух наполнился возмущенным пересвистом. Вождь кзыков испустил гневный вопль. Автомат распечатал вопрос: «Кто ты такой, чтобы нам приказывать?» «Я — верховный вождь из дальних пределов Ойкумены! Я прибыл, чтобы расследовать проблемы гомазов. Мне нужен вождь юбайхов, он мой свидетель. Сегодня я не могу допустить, чтобы он погиб». «Я не погибну! — заявил вождь юбайхов. — Я перережу глотки двум дюжинам кзыков и испражнюсь на их трупы!» «Тебе придется повременить с этим занятием, — отозвался Хетцель. — Ступай к фургонам, живо!» Юбайхи и кзыки уставились друг на друга — нерешительные, удрученные. Хетцель спросил: «Кто не желает мне подчиняться? Пусть выступит вперед!» Никто из гомазов не пошевелился. Прицелившись, Хетцель превратил в пепел два трупа — юбайха и кзыка. Гомазы откликнулись воем ужаса и почтения. «К фургонам!» — повторил Хетцель. Вождь юбайхов неохотно побрел к фургонам кзыков. Остальные юбайхи принялись беспорядочно бродить по лугу, но вскоре собрались тесной толпой и стояли, беспокойно поглядывая по сторонам. |
