Вибрирующая песня становилась все выше и почти полностью углубилась в ультразвуковой диапазон, после чего внезапно прервалась. Тишина словно потрескивала электрическими разрядами. Марширующие бойцы-танцоры беззвучно и быстро вернулись в строй.

Началась битва. Воины прыгали через ручей, часто стуча челюстями, и набрасывались на избранных противников. Все они делали ложные выпады, пригибались и отскакивали, уклоняясь от встречных ударов; каждый пытался ухватить соперника за шею жвалами, выступившими из впадин в челюстях.

Хетцель отвел глаза — зрелище одновременно ужасное и чудесное, полное страстной скорби и торжествующих стенаний, жгло ему мозг. Джаника продолжала лежать, зажмурившись и дрожа всем телом. Хетцель обнял ее, поцеловал — и в ужасе отшатнулся. Неужели его тоже увлекло бушующим телепатическим водоворотом? Он напряженно застыл, пытаясь оградить ум от приливов убийственной эротической лихорадки.

Начинали выявляться победители — те, кому удалось ухватить жвалами шею противника, чтобы перекусить нерв или впрыснуть какой-то гормон: побежденный боец внезапно подчинялся победителю, вживлявшему своих отпрысков в грудь жертвы, а затем поедавшему шишечку нароста под затылком обмякшего врага-партнера.

Битва закончилась; над горным лугом пронесся новый звук — наполовину стон, наполовину вздох. Перед началом столкновения кзыков было больше чем юбайхов; такое же соотношение численности сторон сохранилось и после боя, но теперь кзыки не проявляли никакого стремления нападать на выживших юбайхов, к числу которых относился — к удовлетворению Хетцеля — вождь, засвидетельствовавший убийства в Трискелионе. Над головой возбужденно кружили горгульи. Одна за одной, однако, они улетали прочь, хлопая крыльями, чтобы усесться на краю какого-нибудь утеса. «Когда они воюют из ненависти, — сказала Джаника, — никто из побежденных не выживает, а горгульи поедают трупы. Но теперь юбайхи и кзыки оставят часовых, чтобы те отгоняли стервятников, пока не вылупятся младенцы». Она с испугом взглянула на Хетцеля: «Что мы теперь будем делать? Как мы отсюда выберемся?»

«В конце концов, у меня есть лучемет, — отозвался Хетцель. — Придется провести здесь ночь, однако. Лучше места не найдешь, в любом случае».

Помолчав, Джаника украдкой бросила на спутника любопытствующий взгляд: «Ты меня поцеловал».

«Было дело».

«Но ты остановился».

«Я боялся поддаться телепатии гомазов. Мне это показалось унизительным. Теперь уже никакой телепатии нет, конечно», — Хетцель снова ее поцеловал.

«Я устала, я грязная и несчастная, — заметила Джаника. — Наверное, я выгляжу ужасно».

«Возникает впечатление, что наши взаимоотношения перестают носить официальный характер, — заявил Хетцель. — Что бы сказала твоя родня на Варсилье, если бы увидела тебя сейчас?»

«Не представляю себе… даже думать об этом не хочу…»

Ночь была долгой и тягостной. Завернувшись в плащи, Хетцель и Джаника забылись сном крайнего измождения. Проснувшись на рассвете, они дрожали от холода, у них затекли мышцы и ныли все суставы. Юбайхи сгрудились на восточном берегу ручья, кзыки образовали сходную группу на западном. Когда взошло солнце, кзыки подвезли поближе к воде свои фургоны и разгрузили котлы с едой. Юбайхи перешли через ручей и ели наравне с кзыками, после чего вернулись туда, где они провели ночь.