– Войдите!

Капитан Дворцового легиона стоял на пороге.

– Пора, Като? – спросил Дайен.

– Пора, Ваше величество.

Охрана, в сияющих на солнце доспехах, выстроилась по обе стороны дверей.

Дайен положил серьгу в карман. Глубоко вздохнув, он вышел, сделав первый шаг на пути к трону.

Дворцовый легион стоял по стойке «смирно», отдавал ему честь, прижав руку к груди.

– Боже, храни короля! – дружно кричали легионеры.

И Дайен мысленно повторил эти слова.

Боже, храни короля!

Послесловие

Братия аббатства святого Франциска собралась во внутреннем дворике, вокруг огромного экрана, который установили монахи, разбиравшиеся в механике и электричестве, потратив на его установку два дня. Нарушив обычное молчание, они оживленно беседовали друг с другом: их взволновали не столько предстоящая коронация и свадебная церемония нового короля, сколько странные события, происходившие в миру, которые вторглись в их тихую монастырскую жизнь.

Приор Джон, на время отсутствия аббата Фиделя взявший на себя все его обязанности, суетился и хлопотал вокруг экрана, в устройстве которого ровным счетом ничего не смыслил, мешал своим собратьям – специалистам по электронике (призвавшим на помощь все свое терпение), и чуть было не сломал это сооружение, нажав не на ту кнопку, отчего раздался взрыв и дождем посыпались искры.

Наконец аппарат, рыча и распространяя сильный запах бензина, заработал. Появилось изображение. Началась церемония коронации. Грянул, прославляя короля, хор. Священник в соборе перед алтарем молил Бога благословить Его величество на царство. Юный монарх, облаченный в подобающие своему сану одеяния, со скипетром и короной, пошел по проходу. Он был бледен и торжествен; от него исходило сияние, по сравнению с которым мощные светильники казались тусклыми.

Взоры всех монахов были обращены на экран, их молитвы возносились к Творцу; и потому почти никто не заметил человека в надвинутом на лицо капюшоне, подошедшего к братьям в самом конце передачи. А кто заметил его, не обратил внимания, не кивнул в знак приветствия: они знали, что он не ответит.

Это был послушник – он принес все обеты Ордена Непокорных, но то ли по собственной воле, то ли так решили его наставники – настоящим монахом ему не суждено было стать.

Послушники выполняли в аббатстве всю самую тяжелую физическую работу, по его одежде это было заметно: она была грязна, рукава и штаны на коленях испачканы глиной – скорее всего он работал в саду, отчего и опоздал к началу передачи.

Никто не удивился тому, что этот человек трудился в праздничный день. Он постоянно чем-нибудь был занят. Если кому-то из братьев становилось нехорошо ночью, послушник выносил его на своих сильных руках на воздух. Если ветер повреждал крышу, именно он залезал наверх, что было довольно опасно, и латал ее.

Он был самым высоким среди монахов, худым и изможденным от постоянной работы. Он редко говорил с кем-нибудь, и почти никто не обращался к нему, его не очень жаловали. Он был темной личностью – и в прямом, и в переносном смысле: он никогда не снимал капюшона, никогда не показывал лица. А те, кто видел его случайно или из любопытства (самого распространенного греха даже среди праведников), потом старались навсегда забыть его: по сравнению с тьмой, застилавшей его взгляд, даже темный капюшон казался светлым.

Он держался в стороне от остальных. И во время молитвы он не был с братьями, а молился в одиночестве у себя в келье, будто считал, что недостоин находиться со всеми. Никто не знал его настоящего имени, его прошлого. Ничего сверхъестественного в этом не было. Посвящая себя служению Всевышнему, все мирские привязанности и дела оставляют за дверью монастыря.