Его прилёт не остался незамеченным. Три колёсных робота приближались к крылу с разных сторон, с направленными на него световыми пушками. Да, пожалуй, без приглашения попасть сюда трудно. Гунпат был неприветлив, даже по меркам такого мрачного времени. Отвращение от осознания того, что Плой Плой — его дочь, добавляло уксуса в его характер.

— Идентифицируйтесь, — потребовала ведущая машина. Плоская и безобразная, она напоминала противную жабу.

— Я — доктор Смитлао, психоаналитик Чарльза Гунпата, — назвался доктор; он проходил через эту процедуру каждый прилёт.

Он повернулся лицом к машине. Она что-то забормотала, сверяя в памяти картинку и данные. Наконец выдала:

— Вы — доктор Смитлао, психоаналитик Чарльза Гунпата. Цель посещения?

Проклиная её неуклюжую медлительность, Смитлао ответил:

— У меня назначена встреча на утро с Чарльзом Гунпатом для обеспечения нормального хода биотоков раздражительности. — И стал ждать, когда машина переварит эту порцию информации.

Отбормотав проверку, машина подтвердила факт.

— Пройдите сюда.

Она катилась удивительно грациозно, обращаясь к остальным роботам, как бы убеждая их, и механически повторяя:

— Это — доктор Смитлао, психоаналитик Чарльза Гунпата. У него назначена встреча на утро с Чарльзом Гунпатом для обеспечения нормального хода биотоков раздражительности, — на тот случай, если остальные машины не приняли информации.

Тем временем Смитлао отдавал команды крылу. Та часть кабины, в которой находился сам доктор, опустилась и выпустила колеса. Поддерживая доктора, она покатила вниз к зданию за остальными роботами. Как только автоматика машины почувствовала присутствие человека, поднялись щитки окон. Сейчас доктора могли видеть — и сам он мог видеть — только через защитный экран. Так один человек ненавидел, а равно — боялся, другого человека: он не мог выразить своего отношения прямо.

Одна за другой машины поднялись по крыльцу и покатили вдоль террасы, где их окутал дезинфицирующий туман, по лабиринту коридоров, и, наконец, весь кортеж прибыл к Чарльзу Гунпату.

При виде своего психоаналитика на тёмном лице Гунпата отразилось лёгкое отвращение. Он всегда держал себя в руках; правда, на деловых встречах, где необходимо запугать оппонента хорошо отрепетированной яростью, это срабатывало против него. Смитлао всегда вызывали, когда следовало обеспечить нормальный ход биотоков раздражительности и в повестке дня стояло что-либо очень важное.

Смитлао подвёл машину гораздо ближе к экрану клиента, чем того требовали приличия.

— Я опоздал, — начал доктор как бы между прочим, — потому что я не очень-то и стремился разделить ваше общество. Я надеялся, что, если мне удастся как можно дальше оттянуть нашу встречу, какой-нибудь счастливый несчастный случай своротит этот дурацкий нос на вашей, — как бы назвать это, — образине . Но, увы, надежды напрасны: он на месте, и две крысиные норы-ноздри зияют в нём.

Внимательно наблюдая за лицом пациента, Смитлао уловил лишь слабый намёк на раздражение. Без сомнения, такого человека, как Гунпат, очень трудно расшевелить. К счастью, доктор Смитлао считался профессионалом. Он продолжал методично вести наступление.

— А, скажите на милость, когда подошла ваша очередь идти в Брачный Центр, вы что, даже не поняли, что мужчина там должен выйти из-за защитного экрана? Вы что, думаете, сможете заниматься любовью по телеНу, а результат? Единственная свихнувшаяся дочь — только одна свихнувшаяся дочь,’ Гунпат! Просто можно разрыдаться! Вы не подумали, как посмотрят на это ваши конкуренты; “Помешанный Гунпат и его сумасшедшая дочь”, — так они об этом отзовутся.